Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Юрий Маркович Нагибин

МОЙ ПЕРВЫЙ ДРУГ, МОЙ ДРУГ БЕСЦЕННЫЙ

Мы жили в одном подъезде, но не знали друг друга. Далеко не все ребята нашего дома принадлежали к дво-ровой вольнице. Иные родители, уберегая своих чад от тлетворного влияния двора, отправляли их гулять в чинный сад при Лазаревском институте или в церков-ный садик, где старые лапчатые клены осеняли гробни-цу бояр Матвеевых. Там, изнывая от скуки под надзором дряхлых бого-мольных нянек, дети украдкой постигали тайны, о кото-рых двор вещал во весь голос. Боязливо и жадно раз-бирали они наскальные письмена на стенах боярской гробницы и пьедестале памятника действительному статскому советнику Лазареву. Мой будущий друг не по своей вине делил участь этих жалких тепличных детей. Все ребята Армянского и прилегающих к нему пере-улков учились в двух рядом расположенных школах, по другую сторону Покровки. Одна находилась в Старосад-ском, другая - в Спасоглинищевском переулке. Мне не повезло. В год моего поступления наплыв оказался столь велик, что эти школы не смогли принять всех же-лающих. С группой наших ребят я угодил в очень да-лекую от дома 40-ю школу в Лобковском переулке, за Чистыми прудами.Мы сразу поняли, что нам придется солоно. Здесь ца-рили Чистопрудные, а мы считались чужаками, непроше-ными пришельцами, хотя со временем школа всех пере-варит в своем котле и все станут равны и едины под школьным стягом. Поначалу здоровый инстинкт самосо-хранения заставлял нас держаться тесной группой. Мы объединялись на переменках, гуртом ходили в школу и гуртом возвращались домой. Самым опасным был переход через бульвар, здесь мы держали воинский строй. Достиг-нув устья Телеграфного переулка, несколько расслабля-лись, а за Потаповским, чувствуя себя в полной безопас-ности, начинали дурачиться, орать песни, бороться, а с наступлением зимы завязывать лихие снежные баталии. В Телеграфном я и приметил впервые этого длинно-го, тонкого, бледно-веснушчатого мальчика с большими серо-голубыми глазами в пол-лица. Стоя в сторонке и наклонив голову к плечу, он с тихим, независтливым вос-хищением наблюдал наши молодецкие забавы. Он чуть вздрагивал, когда пущенный дружеской, но чуждой сни-схождения рукой снежок залеплял чей-то рот или глаз, скупо улыбался особо залихватским выходкам, слабый румянец скованного возбуждения окрашивал его щеки. И в такой момент я поймал себя на том, что слишком громко кричу, преувеличенно жестикулирую и симулирую неуместное, не по игре бесстрашие. Я понял, что выстав-ляюсь перед незнакомым мальчиком, и возненавидел его. Чего он трется возле нас? Какого черта ему надо? Уж не подослан ли он нашими врагами?.. Но когда я выска-зал ребятам свои подозрения, меня подняли на смех. - Белены объелся? Да он же из нашего дома!.. Оказалось, мальчик живет в одном подъезде со мной, этажом ниже, и учится в нашей школе, в парал-лельном классе. Удивительно, что мы никогда не встре-чались! Я сразу изменил свое отношение к сероглазому мальчику. Его мнимая настырность обернулась тонкой деликатностью: он имел право водить компанию с на-ми, но не хотел навязываться, терпеливо ожидая, ког-да его позовут. И я взял это на себя. Во время очередной снежной битвы я стал швырять в него снежками. Первый снежок, угодивший ему в плечо, смутил и вроде бы огорчил мальчика, следующий вызвал нерешительную улыбку на его лице, и лишь по-сле третьего поверил он в чудо своего причастия и, захватив горсть снега, пустил в меня ответный снаряд. Когда схватка кончилась, я спросил его:

Ты под нами живешь?

Да,-сказал мальчик.- Наши окна выходят в Телеграфный. Значит, ты под тетей Катей живешь? У вас одна комната?

Две. Вторая темная.

У нас тоже. Только светлая выходит на помой-ку.- После этих светских подробностей я решил пред-ставиться.- Меня зовут Юра, а тебя?

И мальчик сказал: - Павлик. Сколько было потом знакомств, сколько звучало в моих ушах имен, ничто не сравнится с тем мгновением, когда в заснеженном московском переулке долговязый мальчик негромко назвал себя: Павлик. Каким же запасом индивидуальности обладал этот мальчик, затем юноша - взрослым ему не довелось стать,- если сумел так прочно войти в душу другого человека, отнюдь не пленника прошлого при всей люб-ви к своему детству. Слов нет, я из тех, кто охотно вы-зывает духов былого, но живу я не во мгле минувшего, а на жестком свету настоящего, и Павлик для меня не воспоминание, а соучастник моей жизни. Порой чувст-во длящегося во мне его существования настолько сильно, что я начинаю верить: если твое вещество во-шло в вещество того, кто будет жить после тебя, зна-чит, ты не умрешь весь. Пусть это и не бессмертие, но все-таки победа над смертью. Я знаю, что еще не могу написать о Павлике по-настоящему. И неизвестно, смогу ли когда-нибудь. Мне очень многое непонятно - ну хотя бы, что зна-чит в символике бытия смерть двадцатилетних. И все же он должен быть в этой книге, без него, говоря словами Андрея Платонова, народ моего детства не-полон.Поначалу наше знакомство больше значило для Пав-лика, нежели для меня. Я уже был искушен в дружбе. Помимо рядовых и добрых друзей, у меня имелся зака-дычный друг, чернявый, густоволосый, подстриженный под девочку Митя Гребенников. Наша с ним дружба на-чалась еще в нежном возрасте четырех лет. Митя был жителем нашего дома, но с год назад его родители поменяли квартиру. Митя оказался по сосед-ству в большом шестиэтажном доме, на углу Сверчкова и Потаповского, и ужасно заважничал. Дом был, прав-да, хоть куда, с роскошными парадными, тяжелыми две-рями и просторным плавным лифтом. Митя не уставал хвастаться своим домом: «Когда глядишь на Москву с шестого этажа...», «Не понимаю, как люди обходятся без лифта...» Я деликатно напомнил, что совсем недавно он жил в нашем доме и прекрасно обходился без лифта. Глядя на меня влажными темными глазами, похожими, если верить взрослым, на чернослив, Митя брезгливо сказал, что это время кажется ему страшным сном. За такое следовало набить морду. Но Митя не только внешне походил на девчонку - слабодушный, чувствительный, слезливый, хотя и способный к исте-рическим вспышкам ярости,- на него рука не подыма-лась. И все-таки я ему всыпал. С истошным ревом он схватил фруктовый нож и попытался зарезать меня. Впрочем, по-женски отходчивый, он чуть ли не на дру-гой день полез мириться. «Наша дружба больше нас са-мих, мы не имеем права терять ее» - вот какие фра-зы и еще похлестче уже тогда умел он загибать. Отец у него был адвокатом, и Митя унаследовал дар веле-речия. Наша драгоценная дружба едва не рухнула в первый же школьный день. Мы попали в одну школу, и наши матери позаботились усадить нас за одну парту. Когда выбирали классное самоуправление, Митя предложил меня в санитары. А я не назвал его имени, когда вы-двигались кандидатуры на другие общественные посты. Сам не знаю, почему я не сделал этого, то ли от рас-терянности, то ли мне показалось неудобным называть его, после того как он выкрикнул мое имя. Митя невыказал ни малейшей обиды, но его благодушие рухнуло в ту минуту, когда большинством голосов я был выбран санитаром. В мои обязанности входило носить нарукав-ный красный крест и осматривать перед уроками руки и шеи учеников, отмечая грязнуль крестиками в тетрадке. Получивший три крестика должен был или вымыться, или привести в школу родителей. Казалось бы, ничего особенно заманчивого в этой должности не было, но у Мити словно помутился разум от зависти. Не один ве-чер после злополучных выборов он звонил ко мне домой по телефону и голосом, полным ядовитого сарказма, требовал «товарища санитара». Я подходил. «Товарищ санитар?» - «Да!» - «А, черт бадянский!» - кричал он и швырял трубку. Лишь от большой злобы можно придумать какого-то «черта бадянского»; я так и не вы-яснил, что это - фамилия нечистого или какое-то зага-дочное и отвратительное его свойство. Митина вздорность, перепады настроений, чувстви-тельные разговоры, всегдашняя готовность к ссоре, хотя бы ради сладости примирения, стали казаться мне непре-менной принадлежностью дружбы. Сблизившись с Пав-ликом, я долго не понимал, что нашел иную, настоящую дружбу. Мне казалось, что я просто покровительствую робкому чужаку. Поначалу так оно в известной мере и было. Павлик сравнительно недавно переехал в наш дом и ни с кем не свел приятельства, да и - я уже говорил об этом - он был из тех несчастных ребятишек, кото-рых выгуливали в Лазаревском и церковных садах. Этой строгостью исчерпалась до дна родительская забота о Павлике. В последующие годы я никогда не видел, чтобы Павлику что-либо запрещалось или навя-зывалось. Он пользовался полной самостоятельностью. Родительской опеке он предоставил своего младшего брата, а себя воспитывал сам. Я вовсе не шучу, так оно было на самом деле. Павлика любили в семье, и он любил родителей, но отказывал им в праве распо-ряжаться собой, своими интересами, распорядком дня, знакомствами, привязанностями и перемещением в пространстве. И тут он был гораздо свободнее меня, опутанного домашними табу. Тем не менее первую скрипку в наших отношениях играл я. И не только по-тому, что был местным старожилом. Мое преимущест-во заключалось в том, что я не догадывался о нашей дружбе. По-прежнему я считал своим лучшим другом Митю Гребенникова. Даже удивительно, как ловко за-ставлял он меня играть в спектакле под названием «Святая дружба». Ему нравилось ходить со мной в об-нимку по школьным коридорам и фотографироваться вместе на Чистых прудах. Я смутно подозревал, что Ми-тя выгадывает на этом какие-то малости в школе: что там ни говори - ему льстила дружба с «товарищем са-нитаром», а под прицелом Чистопрудного «пушкаря» он наслаждался превосходством своей тонкой девичьей красоты над моей скуластой, широконосой зауряднос-тью. Пока фотограф колдовал под черной тряпкой, Чи-стопрудные кумушки наперебой восторгались Митиными глазами - «черносливом», прической с противным названием «бубикопф» и кокетливым черным бантом на груди. «Девочка, ну просто девочка!» - захлебывались они, и ему, дураку, это льстило! Ко всему еще он оказался ябедой. Однажды класс-ная руководительница велела мне остаться после заня-тий и учинила грандиозный разнос за игру в деньги. Лишь раз в жизни, еще в дошкольное время, играл я в расшибалку, быстро продул семь копеек наличными и еще рубль в долг. Поверив чистосердечному раскаянию, дед помог мне вернуть долг чести, на том и кончилось мое знакомство с азартными играми. Прижатый в угол, Митя сознался в доносе. Он ого-ворил меня, для моей же пользы, боясь, что дурные на-клонности вновь пробудятся во мне и погубят мою столь счастливо начавшуюся карьеру - он имел в виду пост санитара. А затем со слезами Митя требовал вер-нуть ему былое доверие ради святой дружбы, что «больше нас самих», и пытался влепить мне иудин по-целуй. Все это выглядело фальшиво, скверно, непоря-дочно, тем не менее я еще года два, если не больше, участвовал в недостойном фарсе, пока вдруг не понял, что у настоящей дружбы совсем иной адрес. Митя все же был привязан ко мне и тяжело переживал разрыв... И вот настал в моей жизни Павлик. И у дворовых и у школьных ребят навсегда засело в памяти, что в нашей паре я был ведущим, а Павлик ведомым. Недоброжелате-ли считали, что Павлик какой-то принудительный ассор-тимент ко мне. Это осталось с той поры, когда я «вводил Павлика в свет» - сперва во дворе, потом в школе - он перешел в наш класс и вновь оказался на положении чу-жака. И тут действительно дело было поставлено строго: меня нельзя было пригласить на день рождения, Новый год или другой праздник, не пригласив Павлика. Я поки-нул футбольную дворовую команду, где считался лучшим бомбардиром, когда Павлика отказались взять хотя бы за-пасным, и вернулся лишь вместе с ним. Так возникла ил-люзия нашего неравенства, которую не могла рассеять вся последующая жизнь. Общественное мнение не склонно к перемене даже перед лицом очевидности. На самом деле ни один из нас не зависел от друго-го, но душевное превосходство было на стороне Павли-ка. Его нравственный кодекс был строже и чище мое-го. Долгое приятельство с Митей не могло пройти бесследно: я привык к известному моральному соглаша-тельству. Прощение предательства немногим отличается от самого предательства. Павлик не признавал сделок с совестью, тут он становился беспощаден. Нам было лет по четырнадцать, когда я на своей шкуре испытал, насколько непримиримым может быть мягкий, поклади-стый Павлик. На уроках немецкого я чувствовал себя принцем. Мать не зря надрывалась над пишущей машинкой, вы-колачивая рубли для оплаты фрейлейн Шульц, омра-чившей мои детские годы. В мою довольно тупую к язы-кам голову вошло столько немецких слов, стихов и грамматических правил, не говоря уже об «эхт берлинер аусшпрахе», что все наши часто менявшиеся школьные немки души во мне не чаяли. И задержавша-яся дольше других Елена Францевна не являла собой исключения, хотя я никак не соответствовал ее идеалу ученика. Елена Францевна требовала в классе не просто ти-шины и внимания, а молитвенной сосредоточенности, как в храме. Худущая, изжелта-серая, напоминающая лемура громадными темными подглазьями на изможден-ном, в кулачок, личике, она казалась умирающей от ка-кой-то страшной болезни. Но она была совершенно здорова, никогда не пропускала уроков, даже во время эпидемий гриппа, валивших всех учителей подряд. Она могла наорать на ученика за рассеянный взгляд или случайную улыбку. Куда хуже крика были ее въедливые нотации, она словно кусала тебя обидными словами. Конечно, за глаза ее звали Крысой - в каждой школе есть своя Крыса, а худая, востренькая, злая Елена Францевна казалась специально созданной для этой клички. Была ли она на самом деле такой злой? У ре-бят не существовало двух мнений на этот счет. Мне же она представлялась несчастным, издерганным челове-ком. Но я-то был принцем! Она вызывала меня читать вслух, и маленькое некрасивое ее лицо молодо розове-ло, когда я выдавал на-гора свое «истинно берлинское произношение». Но настал и мой черед. Елена Францевна никогда не спрашивала у меня уроков. Мы и так разговаривали с ней по-немецки, чего же еще надо? Вдруг ни с того ни с се-го она вызвала меня к доске, будто самого рядового уче-ника. Как раз перед этим я пропустил несколько дней - то ли болел, то ли прогуливал - и понятия не имел о домашнем задании. Наверное, она все-таки была злюч-кой и вызвала меня нарочно, чтоб подловить. Но пона-чалу все шло хорошо. Я проспрягал какой-то глагол, от-барабанил предлоги, требующие дательного падежа, прочел по учебнику тошнотворно-назидательную исто-рийку и пересказал с берлинским акцентом содержание.

Прекрасно,- поджала узкие, бледные губы Еле-на Францевна.- Теперь стихотворение. Какое стихотворение?

Конспект урока по литературе в 6 классе (по учебнику В.Я.Коровиной) Диденко Ларисы Дмитриевны, учителя МОУ СОШ №11

Становление характера человека в рассказе Ю.Нагибина «Мой первый друг, мой друг бесценный».

Цели: 1) Проверить знание биографии Ю.Нагибина учащимися

2) Обучать умению отбирать и систематизировать материал из текста для работы над темой

3) Развивать навыки выразительного чтения

4) Воспитывать чувство патриотизма, скромность, уважение к старшим

Задачи: 1) Повторить литературоведческие термины (с целью подготовки к ЕГЭ по русскому языку и литературе)

2) Учить работать с планом по тексту

Оформление доски:

Таблица, которая должна получиться у детей в тетради:

Оборудование: учебник для 6 класса (под редакцией В.П.Полухиной, В.Я.Коровиной и др.), распечатки тропов, толковый словарь Ожегова

Методы и приёмы: 1) по источнику приобретения знаний: словесные (рассказ, беседа); наглядные (демонстрация); практические методы обучения (выполнение заданий по указанию и по образцу)

2) по способу деятельности учащихся : информативно - рецептивный (учитель (учебник) дает информацию, а ученик ее воспринимают, осмысливают, воспринимает); репродуктивный метод (ученик воспроизводит материалы по заданию или вопросу учителя); проблемное преподавание (учитель ставит проблему, находя совместно с учащимися её решение)

3) по способу деятельности взаимосвязи учителя и учащихся : информационно-рецептивные (рассказ, пояснение, самостоятельная работа по учебнику); коммуникативное творчество (беседа, проблемное задание); познавательно-рефлексивные = логико-познавательные приемы (анализ, синтез, обобщение, конкретизация, индукция, дедукция, аналогия составляющих); системно-структурные (систематизирующая таблица); контрольно-коррекционные(уточнение ответов, исправление ответов, анализ ошибок).

Ход работы

1. Подготовка к восприятию

Завтра, 17 апреля, 14 лет со дня смерти Юрия Нагибина. Вспоминая биографию этого писателя, говоря о произведениях, созданных им, мы благодарим его за огромный вклад в русскую литературу. Безусловно, личность писателя, даже его внешность, помогают лучше понять нам творчество Ю.Нагибина.

Высокий лоб. Низкие брови, глубокий, задумчивый взгляд - все это указывает на сильный, стойкий характер. В жизни Ю.Нагибину многое пришлось пережить. Он рос в период между Гражданской и Великой отечественной войнами, но годы юности и детства писатель считал самыми лучшими годами своей жизни.

1. Проверка Д/З

Дома вы должны были подготовить пересказ биографии писателя (Ю.Нагибина) по учебнику от 3 лица.

(1 человек у доски)

Сопоставьте рассказ выступающего с планом, записанным на доске (открываю доску).

За доской : План

1. Дата и место рождения
2. Роль отчима в жизни Ю.Нагибина
3. Места учебы
4. Ю.Нагибин на войне
5. Ю. Нагибин - «взрослый» писатель

Какие вопросы не были освещены?

Что ещё рассказал ученик, чего нет в плане?

(Не внесены в план 1)Кем хотел стать писатель. 2) Книги, сценарии Ю.Нагибина)

Мнение консультанта (исправляет или дополняет учеников)

P.S.: консультант - это сильный ученик в «шапочке учёного»

Найдите и прочитайте в статье учебника, чем для Ю.Нагибина были его рассказы и повести.

(Это его настоящая биография, куда более подлинная, чем эти беглые записи)

1. Сообщение темы и целей

Сегодня на уроке мы начнем знакомство с этой настоящей биографией поближе.

Как происходило становление характера человека в рассказе Ю.Нагибина «Мой первый друг, мой друг бесценный» - тема сегодняшнего урока. Мы будем учиться отбирать и систематизировать материал из текста для раскрытия темы урока.

1. Проверка первичного восприятия

В теме урока уже определен жанр произведения - рассказ. Что такое рассказ?

(На доске : Словарь урока:

Рассказ)

Докажите, что «Мой первый друг…» - рассказ.

(На mp3-проигрывателе звучит стихотворение А.С.Пушкина, посвящённое Пущину«Мой первый друг, ой друг бесценный…»)

Стихотворение какого поэта начинается этой строчкой? Кому оно посвящено?

Почему, по-вашему, Ю.Нагибин называет свой рассказ строкой пушкинского стихотворения?

Название отражает тему или идею произведения?

Что такое тема?

(На доске : Словарь урока:

Тема)

Какова тема рассказа?

(Бесценный друг, бесценная дружба)

Что такое идея?

(На доске : Словарь урока:

Идея)

Как она чаще всего формулируется? В какой части текста?

Какова идея рассказа?

(Каждый несет ответственность перед всей планетой. От поведения каждого зависит мир и покой на Земле.)

Мнение консультанта (исправляет или дополняет учеников):

Сам Ю.Нагибин о своем рассказе говорил, что писал его, отвечая на вопрос «как растить человека, как укрепить, сохранить в молодой душе те хрупкие, нравственные ценности, без которых даже самая благополучная жизнь нища и пуста».

В тетради подпишите число, тему урока.

Начертите таблицу. Заполните первых две строки(учитель заполняет таблицу на доске).

1. Фронтальный опрос.

(Знание содержания рассказа)

Где и когда происходят события?

(Предвоенное время, в Москве, в Армянском переулке)

От чьего лица ведется повествование?

(От лица рассказчика, т.е. от 1 лица. Мальчика зовут Юра)

С кем дружил Юра?

(С Митей Гребенниковым и Павликом)

Кто из них был настоящим, бесценным другом?

(Павлик)

Из-за чего возник конфликт между друзьями? Как он их характеризует?

(Из-за предательства Юры во время урока немецкого языка. Павлик «не признавал сделок с совестью» и считал, что «прощение предательства немногим отличается от самого предательства». Он «презирал всякие обходные пути, мелкие уловки и хитрости, все скользкое, уклончивое, двусмысленное - прибежище слабых душ ».

Каким было примирение?

(Юра понял свою ошибку и своим поведением показал, что он понимает правоту Павлика).

Долго ли продлилась дружба мальчиков? Почему?

(Павлик погиб, когда ему было 20 лет, на фронте осенью 1941 года под Сухиничами. Он сгорел заживо, но не сдался фашистам.)

Попробуйте узнать героев рассказа по их описаниям.

1. Викторина «Узнай героя»

1. «…Ему льстила дружба с «товарищем санитаром», а под прицелом чистопрудного «пушкаря» он наслаждался превосходством своей тонкой девичьей красоты над моей скуластой, широконосой заурядностью. Пока фотограф колдовал под черной тряпкой, чистопрудные кумушки наперебой восторгались его глазами - «черносливом», прической с противным названием «бубикопф» и кокетливым черным бантом на груди».

(Митя Гребенников)

1. «Худущая, изжелта-серая, напоминающая лемура громадными темными подглазьями на изможденном, в кулачок, личике, он казалось умирающей от какой-то страшной болезни. Но она была совершенно здорова, никогда не пропускала уроков, даже во время эпидемий гриппа, валивших всех учителей подряд. Она могла наорать на ученика за рассеянный взгляд или случайную улыбку. Куда хуже крика были ее въедливые нотации, она словно кусала тебя обидными словами».

(Елена Францевна)

1. «На уроках немецкого я чувствовал себя принцем. Мать не зря надрывалась над пишущей машинкой, выколачивая рубли для оплаты фрейлин Шульц, омрачившей мои детские годы. В мою довольно тупую к языкам голову вошло столько немецких слов, стихов и грамматических правил, не говоря уже об этих «эхт берлинер аусшпрахе», что все наши часто менявшиеся школьные немки души во мне не чаяли.

(Юра)

1. «Он был Атосом не только наших детских игр в мушкетеры, он обладал характером Атоса: безупречным и благородным всегда и во всем, вопреки всему».

(Павлик)

1. Сообщение нового материала .

(Атосом)

Такой прием называется метонимией .

(Креплю понятие на доску)

Прочитайте определение метонимии в словаре литературоведческих терминов на

В чем заключается связь характеров Павлика и Атоса?

(Оба безупречны и благородны во всем. Вопреки всему.)

1. Анализ текста.

Кто учился у Павлика благородству, прямоте, честности?

(Юра)

Каким мы видим Юру в начале рассказа?

(«Выставляющимся» перед Павликом)

Найдите и прочитайте этот фрагмент.

( «И в такой момент я поймал себя …»)

Как вы понимаете значение слова симулирую ?

(Ученик-консультант дает определение по толковому словарю :

Симулировать - притворяясь, создать (-авать) ложное представление о наличии чего-нибудь.)

Рассказчик говорит, что он возненавидел в этот момент Павлика. Была ли для этого причина? Как здесь раскрывается характер Юры?

Юра самолюбив, заносчив, не любит признаваться в собственных ошибках, оплошностях.)

В каком еще эпизоде подтверждается эта мысль? Найдите в тексте, прочитайте.

(Юра не хотел признаваться в собственном предательстве)

Подобную ситуацию в рассказе мы уже встречали, только было это с другим мальчиком. Расскажите об этом.

(«Прижатый в угол, Митя сознался в доносе. Он оговорил меня для моей же пользы, боясь, что дурные наклонности вновь пробудятся во мне и погубят мою столь счастливо начавшуюся карьеру…»)

Т.о. мы можем сделать вывод о том, что Юра уподобился Мите, а значит, легко поддавался влиянию со стороны.

(В тетрадь (учитель заполняет таблицу на доске) : Поддается влиянию со стороны)

Когда рассказчик приятельствовал с Митей, чему полезному он научился? Становился ли он богаче душевно?

(Ничему. Не становился.)

А когда дружил с Павликом?

(Научился многому)

Какой художественный прием использует автор, показывая влияние Мити и Павлика на рассказчика?

(На доске: Словарь урока:

Антитеза

Что такое антитеза?

(Противопоставление)

Этот же прием Ю.Нагибин использует, изображая семьи Юры и Павлика. Найдите эпизоды о семьях мальчиков, прочитайте их.

Как семья повлияла на становление Юры?

(В тетрадь(учитель заполняет таблицу на доске) : он был «очень книжным мальчиком»)

От какой жизни отказался Юра, благодаря Павлику?

(От «ползучей жизни», т.е. жить «изо дня в день: школа, футбол, кино, девочки, а там видно будет»)

Значит, какое качество характера появляется у Юры, когда он дружил с Павликом?

(В тетрадь(учитель заполняет таблицу на доске): целеустремленность)

Как учились мальчики?

(В тетрадь(учитель заполняет таблицу на доске): учились хорошо и ровно)

Чем увлекались в поисках самих себя?

(Химией, физикой, географией, биологией, электротехникой, «парашютным» спортом, балансированием.)

Вспомните эпизод, когда мальчики на лбу, носу, подбородке пытались удержать какой-либо предмет. Для чего Павлик на очень долгое время затягивал это действо?

(Учил Юру терпению)

И тот учился?

(Да)

(В тетрадь(учитель заполняет таблицу на доске): терпеливый)

По мнению рассказчика, он учился у Павлика даже после его смерти. Об этом он пишет в последних двух абзацах рассказа. Прочитайте их. (с.90 )

Чему же теперь учится Юра?

(1) памяти о подвиге умерших;

2) чувству ответственности каждого перед всей планетой, перед миром на Земле.)

Можно ли в этой ситуации назвать Юру патриотом? Кто такой патриот ?

(Ученик-консультант дает определение по толковому словарю )

(В тетрадь (учитель заполняет таблицу на доске): патриот:помнит о подвиге погибших, чувствует ответственность перед всей планетой, понимает, что и от его поведения зависит мир на Земле)

Посмотрите внимательно на составленную нами схему. Что вы заметили?

(Закончили тем, с чего начали)

Как вы думаете, почему эти слова мы записали дважды в таблицу?

(Т.к. автор хочет, чтобы мы тоже, как и рассказчик задумались о своем пребывании в этом мире, старались бы быть лучше, чище, нравственнее, стремились бы быть похожими на таких, как Павлик и критично относились бы к своим порокам.)

1. Индивидуальная работа учащихся.

Вот и известный поэт Евгений Евтушенко , подобно Юре из рассказа «Мой первый друг, мой друг бесценный», критикует свои недостатки в стихотворении «Зависть». (Читает Биккулова Катя)

Завидую я.

Этого секрета не раскрывал я раньше никому.

Я знаю, что живет мальчишка где-то,

И очень я завидую ему.

Завидую тому, как он дерется, -

Я не был так бесхитростен и смел.

Завидую тому, как он смеется, -

Я так смеяться в детстве не умел.

Он вечно ходит в ссадинах и шишках, -

Я был всегда причесанней, целей.

Все те места, что пропускал я в книжках,

Он не пропустит. Он и тут сильней.

Он будет честен жесткой прямотою, злу не прощая за его добро,

И там, где я перо бросал: «Не стоит!» -

Он скажет: «Стоит!» - и возьмет перо.

Он если не развяжет, так разрубит,

Где я не развяжу, не разрублю.

Он, если уж полюбит, не разлюбит,

А я и полюблю, да разлюблю.

Я скрою зависть. Буду улыбаться.

Я притворюсь, как будто я простак:

«Кому-то же ведь надо ошибаться,

Кому-то же ведь надо жить не так».

Не сколько б ни внушал себе я это,

Твердя: «Судьба у каждого своя», -

Мне не забыть, что есть мальчишка где-то,

Что он добьется большего, чем я.

К сожалению, Павлик многого не успел достичь, но суть не в этом. Суть в том, что всегда нужно стремиться к самосовершенствованию.

1. Подведение итогов урока.

а) - Современны ли сегодня вопросы, поднятые в рассказе Ю.Нагибина? Почему?

б) Оценки за урок.

11 .Д/З

За доской: по выбору:

1)составьте устный рассказ о становлении характера Юры в рассказе «Мой первый друг, мой друг бесценный…»

или

2) напишите сочинение «Мой друг»

*3) (для сильных) прочитайте дополнительно любой из рассказов Ю.Нагибина: «Дом №7», «Иван», «Непобедимый Арсенов», «Ливень».

Список использованной литературы:

Эта книга - попытка систематизировать то, что я писал и пишу о Москве. А пишу я давно, с первых проб пера, значит, без малого полстолетия, и, верно, буду писать до конца дней о своем родном городе. Москве посвящены автобиографические рассказы, просто рассказы, очерки, литературные портреты моих земляков, тех, кто верно служил столице и не мыслил себя без нее. Этим чувством для меня уравнены великий певец и умелый ипподромный наездник, талантливый пейзажист и официант-ветеран. Москва дорога мне во всех ипостасях, но, пожалуй, наиболее интимно близкой остается Москва моего детства.

В последнее время самые разные люди спрашивали в письмах, чем объясняется такая преданность месту и дням своего начала. Конечно, интерес этот не только литературного плана, вернее, вовсе не литературного плана. Он связан с тревогой нынешнего дня: как растить человека, как укрепить, сохранить в молодой душе те хрупкие нравственные ценности, без которых даже самая благополучная жизнь нища и пуста. На мой взгляд, «Московская книга» как раз об этом, хотя автор не задавался воспитательными целями, что ему вовсе не по плечу.

Есть старая, но ничуть не поблекшая истина: мы все родом из детства. И самым чистым, самым светлым, самым важным, большим и значимым остается навсегда образ матери.

Человек формируется всей жизнью. Двор, детский сад, школа, пионерский отряд, комсомол - это важные формирующие душу начала. Но самым первым и ни с чем не сравнимым по силе воздействия - остается мать. Никакая нянька, воспитательница, учительница, вожатая или классная руководительница не обладает материнской силой воздействия на строящуюся душу. Мать - это первая родина. И может быть, самая большая. Когда я анализирую свои взгляды и доискиваюсь причин моих поступков, когда я хочу понять, откуда у меня те или иные качества, то чаще всего нахожу у истоков мою мать - Ксению Алексеевну.

Помню, как меня впервые привезли на подмосковную речку Учу, сейчас там громадное Учинское водохранилище. Мне не было шести лет, но я уже много знал об окружающем, привычный городской мир был щедро назван в словах, другое дело - здесь. Помню, мать подвела меня к сосне. «Смотри, это дерево, - сказала она со странной интонацией. - Наше русское дерево. Какое оно большое, доброе, надежное. И как чудно пахнет! Сколько в нем доверчивой силы, и как легко его ранить!» Растроганная и чуть торжественная интонация поразила меня. Мать была человеком сдержанным до суровости. В нашей семье было принято держать свои чувства на привязи. Никакой сентиментальности, поцелуев и ласк. Наверное, потому так тронули меня мамины слова. Мне открылось светлое чудо, имя которому «дерево».

Давно уже я живу за городом и до сих пор, если у меня плохо на душе, тоска, неприятности, иду в лес. Прижмешься щекой к березе или шершавому стволу дуба - и успокаиваешься, все беды кажутся маленькими и преходящими. Дерево дает ощущение причастности к Великой тайне мироздания, вечности. Возле деревьев я всегда вспоминаю о матери. И не случайно писатель Николай Атаров так назвал моего главного лирического героя: «Человек из глубины пейзажа».

Мама всегда разделяла мои увлечения - будь то рисование, коллекционирование, сбор гербария; как-то исподволь, незаметно направляла, не давала потерять веру в себя. У нее не было специальных знаний (закончила с грехом пополам гимназию), но ради меня она узнала очень много о природе, запомнила названия цветов и трав, грибов съедобных и ядовитых, бабочек, насекомых. Дома мне разрешали держать животных. У нас жили: блохастый «дворник» Джек, кошка, четыре певчие птички, одно время - даже лисица. Птицы: чиж, щегол, чечетка и канарейка - совсем не боялись нас, летали по комнате, благо мы жили в старом доме с высокими потолками, садились на руку, на плечо. Бережное отношение к зеленому миру, к младшим братьям естественно входило в душу, без назиданий и скучных проповедей.

Но случалось мне получать и уроки совсем иного толка. В детстве мы склонны создавать кумиров. Я влюбился в знакомого родителей, роскошного золотобородого дядю Сережу, по профессии переводчика, по сути - болтуна и бездельника. Он был щедро одарен природой: способностями полиглота, даром слова, тонкой музыкальностью, победительной внешностью. Он за многое брался, но ничего не доводил до конца и талантливо разыгрывал роль непонятого человека со сломанной судьбой.

Его очарование было опасно, и мать решила развенчать в моих глазах соблазнительный образ «страдальца». Если у мужчины нет настоящей профессии, которой он отдается целиком, с глубочайшей серьезностью и терпением, он ничего не стоит. Это пустоцвет. Нет ничего хуже. Должно быть главное дело в жизни, которое ты любишь и досконально знаешь. «Чем бы ты ни занимался, я ведь не знаю, кем ты станешь, - говорила мать, - будь прежде всего профессионалом. Все остальное от лукавого, но это по силе каждому человеку, знающему свою цель». Слова матери на всю жизнь запали в мою душу… Только не подумайте, будто я все детство жался к материнскому подолу. Она бы первая не позволила. У нас никогда не выделяли семью из мира и общества, и мне органически чуждо было стремление замкнуться в семье, уткнуться в ее тепло и малые заботы. Я был гражданином двора, улицы, Москвы… Круги моего познания год от года расширялись. Я рос в мире, а не в мирке, исподволь, но неуклонно мне внушали, что не станешь человеком, держась все время под спасительным крылом.

В пору моего детства существенную воспитательную (без кавычек) роль в нашей жизни играл двор. Двор не противостоял семье, а был как бы ее продолжением, это подтвердит каждый старый москвич. Во дворе мы постигали азы дружбы, крепко дружили и в школе. Что лежит в основе таких вот «коллективных» дружб? Мы были близки по нашему социальному положению, по нашему московскому землячеству: гордились Москвой, таинственно-извилистыми переулками, Чистыми прудами, Меншиковой башней, Покровскими казармами… У нас были надежные покровители во дворе и прекрасные, умные преподаватели в школе, мы никого не забыли. Мы помним и духовой оркестр на Чистопрудном катке, и как у музыкантов примерзали губы к мундштукам труб, помним наши игры, дворовый футбол, путешествия за город, общие обиды, влюбленности - это все составляет вещество нашего духа, нашей сути. Мы помним, как в худеньких пальтишках еще в темноте, до начала занятий, торопились на Главный почтамт и там собирали бумажный утиль - не для того, чтобы разжиться томиком Дюма, а потому, что знали: стране не хватает бумаги на тетрадки и учебники. А с какой страстью собирали мы деньги на торпедный катер, дирижабль! А тяжелые сумки книгоноши, с которыми мы носились по улицам и площадям, выискивая любителей чтения!.. Мы не разлучались и после уроков, вместе ходили на каток, в кино, позже - в оперу, собирались в тех домах, где был патефон, и неуклюже танцевали под «Рио-Риту» и «Цыгана». И мы не были менее счастливы от того, что приходили на эти вечера в лыжных костюмах.

Школа вообще очень много значила для нас, значит и по сей день. В 1928 году мы впервые перешагнули порог бывшего училища Фидлера возле Чистых прудов, а недавно в моем подмосковном жилье отметили 55-летие нашей дружбы, выдержавшей испытание временем, и каким временем!

У наших встреч давняя история, вскоре после войны мы решили собираться раз в год, в начале мая, местом встречи, естественно, были выбраны Чистые пруды. Бывает, что и хорошие традиции себя изживают, а вот с нами случилось прямо противоположное: нам стало недоставать одной встречи в год, ведь нам так хорошо друг с другом!

Каким же светлым и чистым было наше не слишком сытое и не слишком нарядное детство! Последнее нас ничуть не трогало, мы были напрочь лишены жадности к вещам, нас волновали иные ценности. Наше детство проходило не в тепличных условиях, мы выросли на ветру жизни. Радость молодости была для нас в постижении нового, в прекрасных книгах, в музыке, в походах, велосипедных поездках за город, ночевках на озерах и реках, в попытках что-то сделать своими руками, в спорте - не ради получения разряда или приза, а ради него самого.

Юрий Маркович Нагибин родился в Москве в семье служащего. Он благодарен судьбе за то, что жил «в хо-рошей, коренной части Москвы, в окружении пре-красных старинных церквей и густых садов». Ясно, что он умеет видеть красоту в привычном, знакомом. Из его автобиографических произведений видно, что человек на все годы сохранил в себе ребенка, а детские годы считает самыми значительными для себя. Он рассказывает о своем детстве, о своих увлечениях, о том, что считает важным: о дружбе, о поисках своего пути в жизни. Как важно, когда человек может уви-деть себя со стороны. В 1940 году в журнале «Огонек» появился его первый рассказ «Двойная ошибка». Ав-тор с юмором вспоминает о своем неумеренном вос-торге по поводу этого первого опубликования. Зато о том, что он — участник Великой Отечественной вой-ны, написано мало и скромно.

Очень важно, став взрослым, добившись каких-то высот, не забыть кому ты многим обязан. Юрий Мар-кович — человек благодарный. Он вспоминает, что «читать только хорошие книги», научил его отчим. Русская и западная классика были литературой его детства.

«Мой первый друг, мой друг бесценный» — это пер-вая строка стихотворения А. С. Пушкина «И. И. Пу-щину». Пущин был лучшим другом Пушкина с ли-цейской поры. Он первым приехал к опальному поэту в Михайловское. Ю. М. Нагибин мерит свою дружбу с Павликом такой высокой меркой, и поэтому так и на-звал рассказ.

Своего друга герой рассказа впервые увидел длин-ным, тонким, бледно-веснушчатым мальчиком «с большими серо-голубыми глазами в пол-лица, он «с тихим, независтливым восхищением наблюдал наши молодецкие забавы». Герою почему-то захотелось вы-ставиться перед этим мальчиком, но он понял, что ве-дет себя неискренне, и мальчик об этом догадывается. Через некоторое время отношение героя к новому мальчику резко изменилось. Герой почувствовал ува-жение к нему: «Его мнимая настырность обернулась тонкой деликатностью: он имел право водить компа-нию с нами, но не хотел навязываться, терпеливо ожидая, когда его позовут».

Новый друг поражает героя: «Каким же запасом индивидуальности обладал этот мальчик... если сумел войти в душу другого человека..» Спустя годы притя-гательное обаяние и одаренность друга для него оста-ются загадкой: «Я знаю, что еще не могу написать о Павлике по-настоящему. И неизвестно, смогу ли ко-гда-нибудь».

Дружбу с Митей Гребенниковым рассказчик назы-вает мнимой: она «началась еще в нежном возрасте четырех лет». Скорее всего мальчики подружились потому, что жили рядом, так как в этом возрасте чело-век редко выбирает себе друга.

Автор о своем опыте дружбы рассказывает с ирони-ей: «Я был уже искушен в дружбе. Помимо рядовых и добрых друзей, у меня имелся закадычный друг, чер-нявый, густоволосый, подстриженный под девочку Митя Гребенников». Эпитеты, которыми автор наде-лял Митю, выдают неприязнь к нему. Герой рассказа размышлял так: если у всех есть друзья — и у меня должен быть «закадычный» друг.

Дружба с Митей пошла на спад, когда он переехал в новый дом, стал хвастаться, о прежнем доме говорил брезгливо, «что это время ему кажется страшным сном». В детстве герой верил в искренность слов, а не поступков: «Наша дружба больше нас самих, мы не имеем права терять ее». Эти слова не более чем просто красивая фраза. На самом деле Митя «оказался ябе-дой» , доносчиком, а после пытался вести себя, как ни в чем не бывало. «Все это выглядело фальшиво, сквер-но, непорядочно». Спустя годы Митю характеризует уже взрослый человек: «Слабодушный, чувствитель-ный, слезливый», «вздорный».

Митя и Павлик отличаются и внешне, и по манере поведения — Павлик сдержан, немногословен, дели-катен. Конечно же, противоположны и внутренние качества.

Павлик «себя воспитывал сам». Он так поставил себя с родителями, что своими интересами, распоряд-ком дня, привязанностями и перемещениями, собой распоряжался сам. Его отличала самостоятельность и независимость. Он не пытался находиться на первом плане, а отличался «редким душевным целомудри-ем». «Не считал себя вправе навязывать людям свои мысли и соображения, взгляды и оценки, не говоря уже о сомнениях и надеждах. Посторонним людям он казался апатичным, вялым, безучастно пропускаю-щим бытие мимо себя. Но я — то знаю, как мощно за-ряжен на жизнь был Павлик, каким сильным, страст-ным, целенаправленным характером он обладал». Автор сравнивает его характер с характером Атоса: «безупречным и благородным всегда и во всем, вопре-ки всему». Дружбу с ним считает наступлением новой эры в жизни: «И вот настал в моей жизни Павлик». Павлик долгое время был на положении чужака и во дворе, и в классе, поэтому ребятам казалось, что он находился под покровительством и опекой Юры. «На самом деле ни один из нас не зависел от другого, но ду-шевное превосходство было на стороне Павлика». «Его нравственный кодекс был строже и чище моего». Для Павлика очень важным было понятие чести, он «не признавал сделок с совестью». Автор вспоминает: «Я на своей шкуре испытал, насколько непримири-мым может быть мягкий и покладистый Павлик»; «У Павлика слово не расходится с делом».

Поступок Юры на уроке немецкого языка Павлик расценивает как предательство. Это потрясло его: «У него были какие-то странные глаза: красные и нали-тые влагой». «Он и сейчас не давал слезам пролиться, но, конечно же, он плакал». Этот случай характеризу-ет и автора: не каждый сможет рассказать о низком поступке, за который спустя годы испытываешь стыд. Юра приходит к мысли, что совершил предательство. Он понимает, что будь на его месте Павлик, он бы никогда не выдал друга. Павлик дал время Юре осознать низость поступка. И через год в ответ на за-писку Юры, «он без всяких церемоний... поднялся ко мне, как делал это прежде»: «не хотел, чтобы я нес от-ветственность за себя прежнего. Он понял, что во мне стала другая кровь, вот и пришел».

Погиб Павлик во время Великой Отечественной войны. Отделение, которым командовал Павлик, было сожжено немцами в здании сельсовета. Никто из его отделения не вышел с поднятыми руками. Ав-тор испытывает и нежность и вину, вспоминая друга: детское — «Павлик» никак не сочетается со словом «командовал».

«Если мерить жизнь последним поступком Павли-ка, разве могу я считать, что ни в чем не виноват?» — задается вопросом автор. Это наша вина живых перед павшими, погибшими: «Каждый погибший откупает у гибели другого. Павлик дал себя сжечь, чтобы жил я. А я плохо распорядился его подарком. Надо все вре-мя помнить о подвиге ушедших; быть может, тогда исчезнет зло и исполнится самая заветная человече-ская мечта — вернуть к жизни погибших...»

Давай сразу - чего тебе от меня нужно?

Чтобы ты вернул мне молодость.

Вот этого-то я как раз и не могу.

Он ошибался, он делал это - фактом своего присутствия и тем, что сам не вовсе покинул страну детства. По разным причинам не отпускало нас детство. У меня это связано с писательством, а у него - с немолодой женщиной, так старательно затянувшей свое располневшее тело, так естественно соединившей на увядшем лице ухищрения косметики с молодым блеском глаз.

Миновал какой-то рубеж, и сейчас Лайма стареет от встречи к встрече, а видимся мы довольно часто. Интересно, какой видит ее Вовка? Я не верю, что она представляется ему юной девушкой. Чепуха, так в жизни не бывает. Скорее, ему мил и угоден ее нынешний стареющий облик, в котором трогательно проглядывает былое. Он до сих пор любит ее, этот громадный смугло-черный человек без единого седого волоска. Кто-то сказал о Мопассане: печальный бык. Образ на редкость подходит к Вовке с его большой упрямо-лобастой головой, крупными красивыми глазами, могучей шеей, правильнее - выей. Кстати, разве видел кто веселого быка? И в стаде, и на пастбище, и на арене бык всегда печален. Он печален, покрывая корову, ощипывая траву, насаживая на рога несчастную клячу или маленького, испуганного, безжалостного человечка, которому во что бы то ни стало надо его убить. Бык печален, ибо заранее ничего хорошего не ждет от жизни. Но это мешает ему в совершенстве воплощать идею своего существования.

Мне казалось подлостью, что Иван напомнил мне о той драке, - продолжал разговор Вовка. - Я считал его выше этого…

Я тоже! - покраснев, воскликнула Лайма. - Я была уверена, что он никогда, никогда этого не делал.

- «Никогда» - фальшивое слово, - сказал Вовка. - Сколько раз я убеждался, что за ним большой или малый обман, порой невольный. Если женщина говорит, что она «никогда» не изменяла мужу, понимай: она изменяла ему реже, чем могла бы. Они «никогда» не виделись… Да нет же, виделись, случайно раз-другой - на улице, на вокзале, в кафе, у общих знакомых, или почему-то в Ферапонтовом монастыре, или на вершине Эвереста. Вообще все крайние утверждения требуют осторожного подхода. Иван никогда не напоминал о нашей драке, но вот раз напомнил, и правильно сделал. Тогда я этого не понимал. Он не стал объясняться со мной, только сказал: «А ты думал, я позволю его убить?..» Ваня был мудр. У себя в кружке Арсенов проигрывал - что же, другие лучше держали удар, тоньше маневрировали, все это происходило в горных высях. А здесь - кошмар, конец света, гибель всех идеалов, смерть мечты!.. Я потом был здорово рад, что Ваня меня удержал. Иногда ночью ворочаешься без сна, мысли одолевают, вся прожитая жизнь наваливается. И вспомнишь про Петьку Арсенова - и что-то отпускает внутри. Помните, как в Священном Писании: «Удержал ангел Господень занесенную руку».

А какая судьба у Пети Арсенова? - спросил я.

Погиб. Почти в одно время с Иваном.

Чуть позже, - поправила Лайма.

Подробности неизвестны?

Какие там подробности! Мать получила похоронную: «Пал смертью героя…» Так ведь всегда писали, даже если от шальной пули. И правильно, для каждой матери сын погибает смертью героя… Но знаете, я уверен, что тут слова о геройской смерти надо понимать впрямую. Он погиб так скоро, в самом начале, когда, помните, грудью против танков… Это как раз для Арсенова. Он же был Великий боец, его никто не мог сокрушить, хотя он плохо держал удар. Если когда-нибудь докопаются, что неизвестный боец остановил грудью фашистский танк на подступах к Москве, то не сомневайтесь - это Петя Арсенов… Но если так… если это было, то лишь потому, что раньше другой мальчик, Иван, спас его непобедимое сердце.

Мой первый друг, мой друг бесценный

Мы жили в одном подъезде, но не знали друг друга. Далеко не все ребята нашего дома принадлежали к дворовой вольнице. Иные родители, уберегая своих чад от тлетворного влияния двора, отправляли их гулять в чинный сад при Лазаревском институте или в церковный садик, где старые лапчатые клены осеняли гробницу бояр Матвеевых.

Там, изнывая от скуки под надзором дряхлых богомольных нянек, дети украдкой постигали тайны, о которых двор вещал во весь голос. Боязливо и жадно разбирали они наскальные письмена на стенах боярской гробницы и пьедестале памятника статскому советнику и кавалеру Лазареву. Мой будущий друг не по своей вине делил участь этих жалких, тепличных детей.

Все ребята Армянского и прилегающих переулков учились в двух рядом расположенных школах по другую сторону Покровки. Одна находилась в Старосадском, под боком у немецкой кирхи, другая - в Спасоглинищевском переулке. Мне не повезло. В год, когда я поступал, наплыв оказался столь велик, что эти школы не смогли принять всех желающих. С группой наших ребят я попал в очень далекую от дома 40-ю школу в Лобковском переулке, за Чистыми прудами.

Мы сразу поняли, что нам придется солоно. Здесь царили Чистопрудные, а мы считались чужаками, непрошеными пришельцами. Со временем все станут равны и едины под школьным стягом. Но поначалу здоровый инстинкт самосохранения заставлял нас держаться тесной группой. Мы объединялись на переменках, гуртом ходили в школу и гуртом возвращались домой. Самым опасным был переход через бульвар, здесь мы держали воинский строй. Достигнув устья Телеграфного переулка, несколько расслаблялись, за Потаповским, чувствуя себя в полной безопасности, начинали дурачиться, орать песни, бороться, а с наступлением зимы завязывать лихие снежные баталии.

В Телеграфном я впервые приметил этого длинного, тонкого, бледно-веснушчатого мальчика, с большими серо-голубыми глазами в пол-лица. Стоя в сторонке и наклонив голову к плечу, он с тихим независтливым восхищением наблюдал наши молодецкие забавы. Он чуть вздрагивал, когда пущенный дружеской, но чуждой снисхождения рукой снежок залеплял чей-то рот или глазницу, скупо улыбался особо залихватским выходкам, слабый румянец скованного возбуждения окрашивал его щеки. И в какой-то момент я поймал себя на том, что слишком громко кричу, преувеличенно жестикулирую, симулирую неуместное, не по игре, бесстрашие. Я понял, что выставляюсь перед незнакомым мальчиком, и возненавидел его. Чего он трется возле нас? Какого черта ему надо? Уж не подослан ли он нашими врагами?.. Но когда я высказал ребятам свои подозрения, меня подняли на смех:

Белены объелся? Да он же из нашего дома!..

Оказалось, мальчик живет в одном подъезде со мной, этажом ниже, и учится в нашей школе, в параллельном классе. Удивительно, что мы никогда не встречались! Я сразу изменил свое отношение к сероглазому мальчику. Его мнимая настырность обернулась тонкой деликатностью: он имел право водить компанию с нами, но не хотел навязываться, терпеливо ожидая, когда его позовут. И я взял это на себя.

Во время очередной снежной битвы я стал швырять в него снежками. Первый снежок, угодивший ему в плечо, смутил и вроде бы огорчил мальчика, следующий - вызвал нерешительную улыбку на его лице, и лишь после третьего поверил он в чудо своего причастия и, захватив горсть снега, пустил в меня ответный снаряд.

Когда схватка кончилась, я спросил его:

Ты под нами живешь?

Да, - сказал мальчик. - Наши окна выходят в Телеграфный.

Значит, ты под тетей Катей живешь? У вас одна комната?

Две. Вторая темная.

У нас тоже. Только светлая выходит на помойку. - После этих светских подробностей я решил представиться: - Меня зовут Юра, а тебя?

И мальчик сказал:

Тому сорок три года… Сколько было потом знакомств, сколько звучало в моих ушах имен, ничто не сравнится с тем мгновением, когда в заснеженном московском переулке долговязый мальчик негромко назвал себя: Павлик.

Каким же запасом индивидуальности обладал этот мальчик, затем юноша - стать взрослым ему не довелось, - если сумел так прочно войти в душу другого человека, отнюдь не пленника прошлого при всей любви к своему детству. Слов нет, я из тех, кто охотно вызывает духов былого, но живу я не во мгле минувшего, а на жестком свету настоящего, и Павлик для меня не воспоминание, а соучастник моей жизни. Порой чувство его продолжающегося во мне существования настолько сильно, что я начинаю верить: если твое вещество вошло в вещество того, кто будет жить после тебя, значит, ты не умрешь весь. Пусть это и не бессмертие, но все-таки победа над смертью. Я знаю, что еще не могу написать о Павлике по-настоящему. И неизвестно, смогу ли когда-нибудь написать… Мне очень многое непонятно, ну хотя бы что значит в символике бытия смерть двадцатилетних. И все же он должен быть в этой книге, без него, говоря словами Андрея Платонова, народ моего детства не полон.