Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

- Помните ли вы, как познакомились с Кирой Георгиевной?

Это было на кинофестивале «Арсенал». Я только закончила сценарный факультет ВГИКа, и мою курсовую работу опубликовали в журнале «Киносценарии» - тогда этот альманах читали все кинематографисты. Его главным редактором был потрясающий сценарист [Евгений] Григорьев, он часто издавал дебютантов, давая им некий старт и шанс в профессии. И Кира прочитала меня и хотела даже поставить мой первый опубликованный сценарий «Принципиальный и жалостливый взгляд Али К.» - кстати, это в чем-то взгляд и Киры Георгиевны тоже, очень принципиальный и жалостливый.

И вот через какое-то время я приезжаю на «Арсенал», была ночь и салют, вдруг ко мне подбежали и сказали, что только что приехала Кира Муратова! Я так и подошла к ней представляться - под взрывы и вспышки петард. После она мне сказала: «Мы совершенно вас другой представляли!» «Мы» - это она и ее муж, художник и соратник Женя Голубенко. Прошло почти тридцать лет с того дня.

- И каким было ваше первое впечатление, какая она, великая Муратова?

Первое впечатление от нее - то, как она пронзительно смотрела и какая была добрая и веселая одновременно. Кира в меня всегда вселяла какую-то радость - это было необъяснимо - или она меня очень удивляла, даже критикой, настолько она была парадоксальной. Как какая-то совершенная математическая формула, вот такими иногда были ее высказывания.

- Менялась ли с годами ваша дружба?

Не могу сказать, что это была дружба. С моей стороны - кто я была в начале нашего пути? Двадцатиоднолетняя выпускница сценарного факультета. Для меня Кира была чем-то большим, чем режиссер или друг, - я восприняла ее сразу как Учителя, а это как родственная связь. Когда меня кто-то критиковал или обижал, она всегда меня защищала - а я уж тем более, как если бы кто-то оскорблял мою маму. Вот такое у меня было отношение к Кире.

Потеряв ее сейчас, осознаешь, как любишь этого человека. Я ее очень любила. Она меня открыла, научила многому - почти всему в кино. Она всегда была беспощадно честна со мной. Да и со всеми. И она постоянно изумляла меня своими жизненными и творческими установками и своею дерзостью, которая бывает только у очень юных. Никогда я не чувствовала ее возраста - всегда она размышляла как молодая. И была добра и благородна, как будто все человеческие предательства и несчастья не испортили ее отношения к людям.

Мешало ли вашему общению то, что она жила в Одессе, а вы в Москве? Насколько вам обеим было комфортно в современной политической ситуации?

Физическое расстояние держало между нами священную дистанцию. Не политическую. А так, я последние несколько лет обещала, хотела приехать к ней, а вот приехала только на похороны…

Я сколько помню, на одесской киностудии, где она снимала свои фильмы, а я, соответственно, вместе с ней - там всегда было полуобитаемо, без отопления. Мы озвучивали фильмы в звукоцехе в дубленках и куртках. Однажды на мне загорелась песцовая шуба от обогревателя, но все обошлось, а сама студия сгорела через полгода окончательно - дотла.

Так и не дождались мы за эти тридцать лет ее расцвета… Кино становилось все сложнее и сложнее запускать, доставать под проекты деньги, а потом эта политическая ситуация поставила крест на финансировании из России. Кира словно жила в своеобразной южной ссылке - в единственном числе, ни с кем не смешиваясь и храня себя. И в Москву она переезжать отказывалась.

© Ксения Поггенполь

Вы ведь учились на сценарном во ВГИКе, и только Муратова смогла открыть в вас актерское дарование. Как же ей удалось убедить вас попробовать себя в иной ипостаси?

Уже когда я училась на сценарном факультете ВГИКа, меня много приглашали сниматься, даже известные режиссеры, а я всегда держалась своих принципов - не быть актрисой - и отказывалась. Но с Кирой Георгиевной как я могла вообще что-то решать? Кира позвала - я сразу согласилась, как солдат, настолько я ее уважала. И для меня вмиг зажглось счастье - быть рядом с ней на площадке и узнать - как это бывает, когда снимают гениальное кино.

- А каким был ваш первый день на съемочной площадке?

Важнее были первые пробы - когда я вдруг произнесла свои монологи, которые написала сама для себя в фильме «Увлеченья» , и сыграла. Мы все вместе подошли к монитору и стали смотреть мои пробы. И вдруг все заулыбались и даже засмеялись, глядя на экран и на меня в роли медсестры Лили. Мне было дико на себя смотреть в экране, но одновременно это было так странно интересно… И тогда я поверила Кире Георгиевне, что я смогу у нее сыграть, - поверила окончательно и бесповоротно и больше никогда не сомневалась.

Она открыла во мне эту дверь - быть у нее актрисой, больше ни у кого я так не могла играть. Только у моей любимой Киры, у которой я могла быть самой собой или той, которую хотела Кира. С ней у меня получалось все. Это нескромно, но это правда. И это ее заслуга и магия.

Без Киры Георгиевны вы бы не были актрисой, а без чего ее не могло бы быть? Что (или кто), на ваш взгляд, на нее оказали сильное влияние?

Она всегда говорила про Сергея Герасимова, своего учителя во ВГИКе, с обожанием. Он ее любил взаимно и всегда ей помогал - она была его любимой ученицей на том режиссерском выпуске. Еще она любила Параджанова, с которым дружила, и он был даже в нее по-особому влюблен. Она любила Германа-старшего, очень любила Сокурова - мы вместе на Берлинском фестивале бежали смотреть его фильм прямо со своего показа, так она боялась опоздать! Она любила своего мужа Женю Голубенко - своего соратника и своего художника, своих внуков и всех своих актеров на площадке… Наверно, она могла бы и без них свершиться, настолько она была сильная, но она свершилась вместе со всеми своими такими любовями… Были нелюбви тоже, но любви было больше.

- А было ли что-то в Кире Георгиевне, чего вы не понимали?

Понимать или не понимать Киру - так никогда не было с ней. Вот если ты любишь человека, ты его таким принимаешь - рано или, раскаиваясь, поздно.

Отрывок из фильма «Три истории» Киры Муратовой

Довольно часто наряду со знаменитыми актерами она предпочитала снимать непрофессиональных. Как вы думаете, почему?

Я тоже у нее научилась этому - снимать непрофессиональных актеров - зато личностей, персонажей! Она всегда говорила про ложку дегтя в бочке меда, иначе слишком сладко.

А насколько она обращала внимание на музыкальное сопровождение в фильме, работала над ним? Какую музыку слушала?

При мне, на моих глазах Кира полюбила Земфирину музыку - как-то эти две гениальные женщины прониклись друг к другу. Кира пришла к ней на концерт в Одессе - Земфира ее пригласила и спела в строчках своей песни: Я недавно увидела этот фрагмент и заплакала.

- Было ли у нее что-то, что она мечтала экранизировать, но не сделала по тем или иным причинам?

Ей не разрешили снять «Княжну Мэри» по Лермонтову. Собрали какое-то собрание на Одесской киностудии, заклеймили, закрыли картину, уволили из режиссеров, смыли снятые негативы - ей пришлось работать в библиотеке киностудии, чтобы на что-то жить… А потом она все равно сняла много гениальных картин.

- Какой главный жизненный урок она вам преподала? Что в Ренате Литвиновой воспитано Кирой Муратовой?

Мой главный жизненный урок от Киры - быть поодаль, одной, отдельной. Уметь пойти против всех. Уметь быть раздражающей - уметь смириться с непониманием и все равно продолжать. И она меня научила любить кино. И прощать. И быть женщиной-режиссером - тоже научила она. Она как второй мой университет, который длился почти тридцать лет.

И она меня научила когда-то: «Хотите я открою вам секрет? Монтируется - все! Нет никаких правил!» Вот в этом зазоре, где нет правил, там и укрываются все гении.

А чем в итоге закончилось противостояние с пограничной службой Украины? В новостях говорили, что вас могут не пустить на прощание.

Хоть мне говорили, что меня могут не пустить на границе с Украиной, я все равно не могла не поехать к Кире. Из Москвы мы летели через третью страну, чтобы приземлиться в Одессе, - прямых рейсов с Украиной у нас теперь нет. На паспортном контроле у меня взяли отпечатки пальцев и пропустили - это заняло минуты три. А в самой Одессе люди были очень добрые.

Похороны прошли, как завещала Кира, - без речей, приглашенных, прощаний и поминок, она это ненавидела. Она хотела, чтобы ее сожгли и не было могилы. Это были самые светлые похороны в моей жизни. Все было так, как она хотела. Даже в своих похоронах она была самая крутая. Но пока мне до сих пор не осознается, что больше никогда мы не запустим ее камерный и малобюджетный фильм в Одессе.

Ренату Литвинову обозвали секс-символом без ее одобрения или неодобрения. Она сохранила равнодушие. И с тех пор реагирует на это сочетание легкой скукой на лице: поймите, мне есть о чем думать. Она пишет очередной сценарий, в надежде, что уж этот-то для себя-режиссера. Уж в этом году непременно начнет экранизировать свои мысли. Потому в последнее время превратилась в затворницу букв, из которых складывает историю. Почти не выходит в свет. Поговаривают, что замужество ее переменило. Но это, похоже, изумление окружающих себя выдает: они не думали, что символ одиночества - определение, подобранное для Ренаты мужчинами-журналистами, - может вступить в противоречие с собственным имиджем.

Да разве у секс-символа спрашивают, хочет ли она ребенка и каково ей замужем. У секс-символа мечтательно просят фото на память, да желательно, чтоб побольше секс- и поменьше символа. А у нее ведь мозг есть. И все эти прыгалки с секс-символизмом - такое детство, из области бессознательного на ранней стадии развития гомосапиенса. И от одной своей фотографии в "Плейбое" она до сих пор не может отойти, хотя даже мама махнула рукой: "Было - и было". Но ведь такой некрасивый кадр - как же фотограф не понял? Это она страдает без красоты. А фотограф, может, ухватил откровение тела и мысленно взревел от удачи, поскакал проявлять и печатать. Поэтому ну их. Секс-символ - так секс-символ, общественная маска, утеха мужчин-созерцателей. Да и для нее защита. Все равно не скажет публике, хочет ли она ребенка и каково ей замужем. С какой стати! Любуйтесь тем, что сами нафантазировали и дайте ей жить по-своему.

- Рената, что доводило вас в детстве-отрочестве до слез? И что доводит до слез сейчас?

То же, что и в детстве. В детстве никто не научен защищаться, если чувствителен, ведь есть и нечувствительные дети, элементарные и равнодушные. В детстве я ощущала то, что я совсем одна, значит, что-то во мне не так, неправильность какая-то, неумение быстро поступать так, чтобы быть ловкой, уверенной, агрессивной, - все те качества, что ценятся в детстве, а во мне этого не было совсем, хотя этому можно научиться, даже играть в это, но в любом случае для меня это было неестественно. И если кто-то ко мне вдруг был добр, я была этому человеку благодарна! Может, некоторые мои знакомые из детства и удивятся...

- Чем вы не нравились окружающим в детстве?

Тем же, чем и сейчас. Но так же, как и сейчас, мне никогда не бросали обвинения в лицо, ничего конкретного.

- Говорил ли вам, ребенку, кто-либо из взрослых, что у вас большое будущее, что вы талантливы?

Более всего у взрослых я вызывала удивление, любопытство, смех и вздохи, но одновременно и уважение. Я занималась по классу фортепиано, и если мне говорили о способностях, то это мне было даже стеснительно, и я эти разговоры не любила. Бабушка спрашивала у меня всегда два вопроса очень драматическим тоном: "Что с тебя будет? Что ты себе думаешь?"

- Помните первую смерть, с которой вы столкнулись?

Страшна не сама смерть, а все эти атрибуты. Умирала наша соседка, и другая соседка, причем взрослая уже женщина, прибежала и с таким ажиотажем кричит: "Там Раиса умирает, пошли скорее, посмотрим!" Тогда в детстве в подъездах, если кто-то умирал, выставляли крышку гроба, обтянутую материей, ничего страшнее уже для меня не было - нужно было как-то пройти, чтоб этого не увидеть. Или была история с мальчиком, который подавился косточкой - все дети бежали на похоронную музыку в тот полдень, и я помимо воли, как у Гоголя в "Вийе", глянула ему в лицо - все в цветах, и в ту же ночь он явился ко мне в комнату, недалеко от кровати стал в белой рубашке, как утопленник, с узкими малиновыми губами, с закрытыми глазами, сине-бледной кожей - свет на него падал только от фонаря за окном. В руках у него был неземной цветок. Выбежать из комнаты нельзя было никак - он стоял в углу у дверей. И как будто укорял меня.

- А ваше самое памятное детское счастье?

До школы - все одно сплошное счастье, не было боли. Вот школа - уже не детство, я так считаю, там даже жесточе, чем в обычной жизни.

- Когда и как появились у вас первые высокие каблуки?

Это были мамины туфли, я одела и пошла в кино, и встретила мальчика из школы, и он ТАК посмотрел на меня, я подумала: опять что-то не так, я ужасна - так он мне отравил первую радость этим своим взглядом. Но я ему благодарна, что хотя бы ничего не сказал.

Какой вы были на выпускном вечере в школе? Было ли это событие переломным для вас, испытывали ли страх перед тем, что будет дальше?

Такие вопросы, как будто я на приеме у психиатра... Ну, на выпускном вечере я была, может, час, и ушла вместе с мамой и своей подругой Таней, которая впоследствии стала известной оперной певицей. Там было смешно. Никаких расставательных чувств. И неинтересно. Помню только актовый зал с выключенным светом и по стенам и углам разгоряченные лица. Когда мы спускались по лестнице, на другом этаже строгали бутерброды и распаковывали торты, но пахло сквозняком, казенной школой и хотелось скорее уйти. Я была счастлива, что все наконец кончилось.

Рената, как вы думаете (по опыту общения), у каких мужчин и каких женщин вы можете вызывать чувство неприятия вас?

У самых разных. У людей бывают такие убедительные мотивы.

- А что меняет в женщине замужество?

- Вас тяготит зависимость от мужчины, если, конечно, это состояние вам знакомо?

Совсем не тяготит, может, это тяготит мужчину?

Приносит ли вам удовлетворение такая личностная суета: там побыть актрисой, тут - сценаристом, потом, возможно, режиссером приоткрыться? Из-за чего этот хаос?

Изменение качества, перемена профессии - я бы советовала это многим. Я сама пишу, мои сценарии сделали многие режиссеры, я имею этот опыт. Я играла в своих сценариях как актриса - это другой опыт. И теперь мне надо сделать фильм как режиссеру, потому что все остальное пройдено. И если с кем-то работать в старом качестве, то только когда очень интересно, когда будет новый результат. Но в изменении профессии для многих сейчас я вижу позитивный выход, в этом нет ничего трагического или позорного, как иногда человек думает про себя. Вот я читаю мемуары Ольги Чеховой - она была звезда кино, но, когда ее перестали снимать, она осталась без работы и доходов и стала работать как косметичка. И на первый ее прием пришли трое мужчин, чтобы сделать педикюр - они хотели, чтобы это им сделала сама звезда. Такие первые клиенты. Но со временем ее бизнес очень процвел - в ее жизни появился новый смысл, работа и деньги, которые дают некую независимость. Исчерпав себя в одном, найду себя в чем-то другом. Перемена статуса, падение после успеха - это не трагично для меня, в этом есть польза, движение - не остановка. Хуже всего незанятость.

- Когда приходится кого-то долго ждать, чем вы развлекаетесь?

Я легко жду. Во мне есть эта стоичность. Просто всегда думаю: а есть ли в том смысл, нужен ли этот человек мне такой ценой? Если знаю, что смысл есть, то жду до последнего, до конца.

- Вы в детстве сочиняли страшилки?

Это то, что у меня всегда канючили и в пятидневке, когда тебя забирают только на выходные, и по ночам все просят рассказать историю, и потом всякие подружки на переменах. Я уже тогда поняла, что рассказывать истории - это как работа. Мне нравилось хранить их в себе, а рассказывать - это уже труд.

- И когда вы стали записывать то, что приходило в голову? Кому давали читать?

Никому не давала читать, только когда заставляли, например, чтобы поступить во ВГИК на сценарный факультет, нужно было сдать папку рассказов. Уже во время учебы во ВГИКе, моя бабушка брала у меня со стола тайно что-то почитать... Потом я прихожу, смотрю, она какая-то не такая, взволнованная, я спрашиваю: что случилось? - тогда она мне с обидой: "У меня над кроватью не старый потертый коврик висит, у меня ковер целый, нигде ни одной потертости!" И так несколько раз. Оказалось, она прочитала у меня в рукописи: "Над кроватью у нее висит старый потертый половик". Она всегда принимала написанное на свой счет. И сколько было конфликтов, когда я кричала: "Так ведь это не про тебя написано!" В общем, я не люблю давать читать рукописи. Помню, Кира Муратова все хотела почитать у меня сценарий, как мне казалось, раньше времени, я ей сказала: вот я вам покажу, что он у меня есть, но пока читать не дам, позже, - так она вырвала у меня его из рук и стала бегать вокруг такими неровными кругами. Конечно, мне было неудобно гнаться за ней и выдирать его обратно, но я испытала "душевную травму".

- Чего вы не прощаете? Злопамятны ли?

Я прощаю. У меня есть такие люди, которые вне прощений и обид, как мама, например. Я всегда прощаю людей, правильнее - я их не виню, просто я могу исключать их из своей жизни. Как правило, это необратимо: иногда они могут жить в памяти, и я могу по ним скучать, как по умершим, к которым нельзя вернуться. Я не чувствую обид на людей. Я могу быть ими поражена - насколько можно быть неумно злым, как можно так больно ударять, быть жестоким, подлым или вором-обманщиком. А если не обижена-унижена, то и не мстишь. Если бы я была поставлена в условия, как Гамлет, - мстить за любимых... Но у меня не было такого опыта.

- В чем ваш конфликт с Кирой Муратовой? Казалось, что вы так хорошо понимаете и дополняете друг друга.

У меня с Кирой Муратовой никакого конфликта нет и не может быть. Настал момент паузы, не знаю, какой длины. На проекты все труднее и труднее найти финансирование, особенно, когда деньги не государственные, а частные. Встает вопрос о возврате денег. Как потом продавать картину, будут ли ее смотреть - нет уже той полной свободы режиссера, которая была последние лет семь, особенно если режиссер с таким именем, диктовать ему никто не смел. Сейчас и имя не гарантирует независимость от денег. Я склоняюсь перед ее талантом, она выдающийся режиссер, сверхсильная личность, я разрываюсь между чувствами к ней - я и в поклонении, и мне ее так жалко, как бывает жалко родного человека, когда ему плохо, и ты не можешь ему помочь.

Вы снимаетесь в новой картине Рустама Хамдамова. В чем секрет его обаяния? Не пожалели, что расстояние между вами сократилось до совместной работы, не лучше ли было оставаться на почтительной дистанции?

Рустам - гений. В его таланте нет надсмеханий, ущербности, зла, того, что сейчас почти во всех талантливых картинах. С ним я подавлена его самодостаточностью, в него нельзя что-то привнести. То, что он делает на пленке, - совершенно, я не видела ничего красивее и вдохновеннее, чем фильм "Нечаянные радости", вообще в мировом кинематографе. Я счастлива, что знакома с ним, а вы такое спрашиваете! Он общается с тобой и отдает, но ничего не берет взамен от тебя, ты ничем ему не можешь помочь, ему ничего не нужно. Половина нашего фильма уже снята, остались съемки в Казахстане.

- Кажется, что вам должно быть близко творчество Достоевского и Сартра? Есть ли любимые произведения?

- А Фрейда читали?

Да, с ним у меня была такая история: я в детстве нашла в шкафу книгу Фрейда и с увлечением читала ее, я не понимала только значения одного, часто встречавшегося слова, почти в каждом абзаце - "гениталии, гениталии". Я решила, что это какое-то теоретическое, вводное слово. И все равно мне было интересно. Я читала это как возвышенный текст о человеческой душе. С тех пор я больше Фрейда не читала.

Счастливо.

Предыстория этого интервью:

Рената Литвинова родилась в 1968 году в Москве, в семье врачей. В 1991 году закончила сценарный факультет ВГИКа. С 1990 по 1998 год по ее сценариям сняты фильмы: "Ленинград. Ноябрь", "Нелюбовь", "Трактористы-2", "Мужские откровения", "Принципиальный и жалостливый взгляд". В 1994 году Рената сыграла одну из главных героинь в фильме Киры Муратовой "Увлеченья" и на фестивале "Кинотавр" получила приз за лучшую женскую роль. Спустя год кинокритики назвали ее единственно возможной актрисой в номинации "человек-стиль". В 1996 она стала автором одной из новелл и сыграла ее героиню в фильме Киры Муратовой "Три истории". В 1997 начала сниматься в киноленте Евгения Митрофанова "Третий путь" (первоначальное название "Не хватайте скорпиона за уши") и в картине Рустама Хамдамова «Вокальные параллели». Первый проект завершен, второй пока нет. В конце 1997 года Рената вышла замуж за продюсера Александра Антипова. В 1998 Валерий Тодоровский закончил картину "Страна глухих", снятую по повести Литвиновой "Обладать и принадлежать". Съемки нового фильма Киры Муратовой по сценарию Ренаты и с ее участием как актрисы были остановлены из-за отсутствия денег, а также из-за творческих разногласий режиссера и продюсера.

Автор пьесы, режиссер и актриса - Рената Литвинова едина в трех лицах в своем новом спектакле «Северный ветер» в МХТ имени А. П. Чехова. L’Officiel Russia расспросил Ренату о трудностях работы над постановкой, дружбе, любви, семье и планах на будущее (как всегда - амбициозных).

07.08.2017
Ксения Собчак

Reading time 3 minutes

Часть 1. О спектакле «Северный ветер»

Рената, давайте начнем с нашего информационного повода. Почему вы решили делать этот спектакль?
Я села и вдруг начала писать пьесу. Я никогда не писала пьесы, хоть и закончила сценарный факультет. А что такое сценарий? Это то, что видно и слышно. Нечто близкое к театру, где ты не можешь написать: «Герой почувствовал то-то, у него в голове пронеслась вся жизнь». Если в кино применяется закадровый текст, это уже от отчаяния.

У нас ведь со сценаристами туго.
Да, это системная ошибка: Россия — пишущая страна, поставляющая миру выдающиеся тексты. Но это совершенно разные жанры — писать прозу и выстраивать диалоги в кино, в театре — наполнять скелет мышцами и прочими деталями, включая кожу. Например, я обожаю сочинять диалоги, я про себя это знаю. Иногда начинаю с какого-то наброска разговора, выстраиваю из него дом, в котором разговаривают эти герои.

Почему вдруг театр? Вам нравится играть на сцене?
Я люблю конкретно МХТ им. Чехова и нигде никогда больше не играла. Я играю в этом театре больше десяти лет, но если выбирать — актерство или режиссура, я выбираю авторство: сидеть под сценой, под камерой и выстраивать — сочинять свою концепцию мира. И иногда вскакивать в обслуживающей роли, которая бы помогала героям.

Какая вы в работе? Жесткая, нервная, долгая, стремительная?
Недолгая, кстати. У нас никогда не было репетиций до ночи. В длинных репетиционных периодах, несомненно, есть плюсы, но и минусы, когда утрачивается свежесть и адекватность восприятия. И кстати, я никогда не оскорбляю — я очень люблю своих артистов, но я требовательна. Некоторые люди, например, наш театральный звукорежиссер Галя не понимала «моего языка» и все время просила Земфиру перевести по-русски, что я такое ей сказала. А Земфира ее как раз понимала и защищала от меня. Я же вскипала!

Хочется больше про ваши репетиции, про сам спектакль…
Читки, репетиции и поиски я начала еще зимою, дописывая параллельно роли под своих актеров, проникаясь к ним и в них. В спектакле есть настоящие, выдающиеся актерские открытия — «куски, монологи, нити в ковре». У меня блистательный актерский состав — ансамбль: Софья Эрнст, Кирилл Трубецкой, Надежда Калиганова, Павел Ворожцов, Евгений Перевалов, Римма Коростылева, Мария Фомина… Люблю всех! Некоторых мне открыл Костя Богомолов — он оказался настоящим «геологом талантов» — ищет их и очень им помогает! Включая и меня. В каком-то смысле это очень нетипично и очень щедро с его стороны — делиться своими наработками.

«Вообще сам МХТ — такой театр, где любят открывать и давать шанс. И помогать, чтобы все состоялось».

В МХТ есть свои «ангелы театра» — Ольга Семеновна Хенкина, например. Она словно из «Театрального романа» Булгакова, театр — для нее все. Иногда я искренне предполагаю, что она живет внутри театра или театральных стен, тайных лабиринтов и появляется в нем, как все волшебники, — из ниоткуда, путем трансгрессии, потому что я не вижу ее вне театра. И Олег Павлович Табаков меня когда-то поразил своей силой и дерзостью, когда все были против, а он был за: за Шапиро — режиссера и за меня в роли Раневской — тогда мы выпускали «Вишневый сад». Двенадцать лет назад. Я это ему никогда не забуду и буду всегда благодарна. А вы не заметили, что благодарных очень мало? Я же всегда и до последнего помню, что человек помог, сделал добро…

Не могу не спросить о композиторе Земфире и художнике Рубчинском…
Как вы знаете, Земфира — мой пожизненный соратник, не побоюсь этой характеристики, прижизненный гений, теперь наш «список» пополнил и Георгий. Я, кстати, его принципиально называю не Гошей, а Георгием. Мне так нравится не сокращать его имя, а именно хранить в оригинале. Если вкратце, это друзья и даже больше. В любых проектах мы будем вместе. Это профессионалы, истовые работники, честные и искренние люди — мы через многое прошли, особенно с Земфирой. Еще к нам присоединилась Софья Павловна Эрнст — такой же верный друг и трудоголик — актриса моих проектов, альтер эго и вечный мотиватор. «Что уж тут скрывать или молчать (здесь цитирую Чехова), я люблю их».

Часть 2. О женщинах, которые вдохновляют

А почему, Рената, дочь свою не тянете в профессию? Мне кажется, это было бы логично.
Ну, когда нам были нужны бесплатные артистки в кино, и когда мне некуда деваться, и когда каникулы при этом… Она же учится! Я не хочу человека отрывать от учебы. Это несерьезно, во‑первых. А во‑вторых, я не из тех родителей, которые безжалостно продвигают ребенка в кино или на сцену, чтобы потом ими гордиться. Это так тяжело, особенно бездарным, так ранимо потом этим детям.

Где вы живете?
На Патриарших, недалеко, моя первая квартира, которая у меня появилась… Сколько же мне было? Тридцать семь, что ли?..

Патриаршие — ваше любимое место в Москве?
Я не могу сказать про район. Мне нравится моя квартира. И парижская мне тоже симпатична.

Парижская, наверное, как московская, с антиквариатом?
Нет, слава богу, она не забита ничем. В московской мне не хватает пространства, я все думаю, наверное, переселиться куда-то попросторнее. Я когда-то купила эти сто метров, а сейчас уже не влезаю в них.

Хотелось бы вернуться к теме «дочки-матери». Вы живете не по фильму «Осенняя соната»?
Да господь с вами! С чего вы такое взяли?

То есть у вас нет конкуренции с дочерью?
Нет, конечно. Какая может быть у меня с ней конкуренция?

Она красивая, молодая, успешная.

«Она красивая, молодая. А в чем конкурировать? Я могу встать на ее защиту и конкурировать с ее оппонентами, но никогда — со своим ребенком».

Но последнее время я защищаю ее поклонника от нее. Такой хороший мальчик: встречает, провожает. Она уезжает в Лондон сейчас учиться, и он вздохнул, сказал, что будет копить деньги, чтобы к ней ездить на выходные. Из Парижа. Это же круто, так романтично. Где такие берутся?

Вы такой стильный человек, что про любую вещь можно сказать — это Ренатино или не Ренатино.
А вот дочь бы с вами не согласилась, она не подчинилась моему стилю. «Ты во все черное одета, во все длинное, закрытая». Просто наступает такой возраст, когда нужно больше закрывать, чем открывать. И количество открытых мест уменьшается с каждым годом.

Вы часто с ней появляетесь в прессе, приходите на Бал дебютанток.
А что было делать? Она очень хотела на этот бал! Скажу честно: как же я ее отговаривала! Особенно папа старался! Но пришлось пойти. Я даже потратилась на учителя по вальсу! А вальс не пошел как-то, сложно это оказалось, я и сама его никак не могу высчитать по кружениям и шагам… Давайте уже не про нее, а то она меня за это осудит, что я ее обсуждаю и раскрываю всякие секреты.

Самый мой любимый ваш проект — вы делали его довольно давно, о нем мало кто помнит — назывался «Нет смерти для меня».
Это был первый мой документальный фильм. И пока последний, кстати.

Вы в нем разговаривали с прекрасными русскими актрисами — Мордюковой, Окуневской, Васильевой, Смирновой, Самойловой…
Все умерли уже. Только Вера Васильева жива.

Это были беседы о смерти, о старении. Важные женские темы.
И в финале наших съемок мы говорили о мечте — и все мечтали знаете о чем? О роли. Вы не поверите! Ничего им не надо было, только роль. Представляете? Какие мы проклятые все — в кино и театре. На самом деле не нужно много ролей — нужна одна, главная, как у Самойловой в «Летят журавли».

А с кем сегодня из ваших современниц вам было бы интересно поговорить?
Уникальные женщины есть у меня сейчас в спектакле — актриса Раиса Максимова, ей девяносто лет. Она сурова и абсолютный профессионал, рассказывает уникальные истории — еще дореволюционные мысли столетней давности.

«Например, про Мельпомену, покровительницу театра, — нужно служить ей верно, а если изменишь, нет мстительнее музы! Наказание последует самое жестокое!»

Это как раз для молодых актеров — вдруг прочитают наше интервью — чтобы знали… У меня есть моя покровительница — преподаватель сценречи Анна Николаевна. Когда-то она мне поставила «посыл звука» в зал, когда я начала репетировать Раневскую в «Вишневом саде». Она работала с Ефремовым Олегом — он тоже, как вы знаете, совмещал режиссуру и актерство и, когда был на сцене, просил ее контролировать спектакль. В последние годы у него был дыхательный аппарат, при этом Ефремов продолжал курить! Какой образ! Но я не договорила о совершенно выдающейся Мордюковой из моего режиссерского кинодебюта. Вот она была, конечно, клондайк, на съемках показала просто «край платка» своей личности. Вот она была настоящая Повелительница Ветров! Гений.

Из ваших современниц, скажем так, с кем сейчас, вам кажется, интересно поговорить на эту тему? С  Земфирой?
Земфира — гений прижизненный. С ней мы делали фильм «Зеленый театр в Земфире», где уже было большое интервью… А Земфира, как вы знаете, никогда не повторяется. Еще Кира Муратова — чрезвычайно дерзкая, парадоксальная и очень настрадавшаяся — вот кто бы мог ответить на многие вопросы. Ответить неожиданно. Ответить — неудобно для всех. Но она такая.

Часть 3. О любви и смерти

В ваших работах тема смерти, старости — сквозная.
Любовь и смерть. Почему только смерть? Если говорить про тему пьесы — там про любовь. Ну и про то, что временно обладание любимыми сущностями. Все мы тут временны. Пространство постепенно начинает вытеснять тебя — чтобы твое место занял кто-то другой. И эта комната, этот дом, это кольцо на руке — оно не твое, его уже надевают на следующий палец… или выкидывают.

А вы представляете себе смерть? Визуализируете как-то?
Да, для меня — это дама — своеобразная, кого-то уважает, кого-то не очень…

«Единственное, что момент встречи нужно подгадать как-то не в подлость своим близким, согласитесь. Дотянуть какую-то струну, допеть песню».

Хотелось бы покинуть любимых без «ножа в спину», а просто переместиться в другое прекрасное путешествие — я в этом совершенно не сомневаюсь. В своей бессмертности.
У меня иногда, очень редко, бывает такое состояние, когда можешь себе представить собственное небытие.
Мне бывают сны на такие темы. Например, о подвидах смерти, когда тебе сообщают, даже показывают, как ты будешь выглядеть после смерти. На поляроиде. Я видела свое фото со стеклянными глазами. Открытыми, но стеклянными.

То есть ваш главный страх — стеклянные глаза?
Это другое. Украшают же трупы. Например, одна знакомая вышла замуж за канадского парня, а там в семье какой-то бизнес. А когда она приехала в их дом, узнала, какой именно. У них был к дому пристроен такой огромный бетонный дом с трубой, и туда каждую ночь привозили умерших. И члены этой семьи — папа, мама, бабушка и дедушка — надевали перчатки, передники, уходили в ту бетонную пристройку и там — исправляли эти искалеченные тела… У них была такая специализация — по особо сложным случаям. Ты такая вся — невеста — живешь, а у тебя под боком — мама и папа твоего мужа, да и он тоже, приводят в порядок изуродованные трупы. Такой бизнес — вставляют стеклянные глаза.

Я прочитала про ваших родителей. Ваша мама с красивым именем Алиса Михайловна была челюстно-лицевым хирургом. Тоже жесткая профессия! Кровь, операции, травмы. Как ваше эстетское мироощущение выросло из этого?
Она обожает ставить смертельные диагнозы. Пьяного какого-нибудь найдет, обязательно скажет: «Труп». Сейчас я перевезла ее в дом поближе, а раньше, когда она жила в неблагополучном районе, вечно там что-то находила — ну, умерших. То там найдет, то сям. Я говорю: мама, что тебя все тянет? Пульс щупает. У меня с ней была отличная история. Ужасная зима, минус тридцать, ветер кошмарный, мы с ней идем, а в щели между магазином и домом лежит мужчина в ветровке. Синий. Она пощупала пульс, говорит: «Ну, труп». Я говорю: «Какой труп? Ты что, мама!» Начала я его трясти, орать. Проехала мимо милиция, я кричу: «Заберите! Смотрите, мужчина замерзает». Я его растрясла, он открыл глаза, и его увезли. Мы приходим домой, чай завариваем, и она говорит: но ведь это ты его растрясла, а вообще он был труп. Она говорит, что из меня вышел бы хороший врач. Что во мне есть доля сочувствия и доля беспощадности. Я сочувствую людям, мне кажется, даже больше, чем она. Она может сказать: «Ничего, не больно — терпи».

Выражаем благодарность за помощь в подготовке материала Татьяне Стрекаловской и магазину SV MOSCOW

Текст: Ксения Собчак

Стиль: Маргарита Зубатова

Ассистент фотографа: Иван Голованов

Макияж и прически: [email protected]

Ассистенты стилиста: Лиза Кологреева, Яна Панкратова, Ксения Леванова

Продюсер: Сергей Буниятов

Ассистент продюсера: Ксения Лобанова

ФОТО Лена Сарапульцева

Это была настоящая эпопея - договориться об интервью с Ренатой Литвиновой. Она согласилась - и взяла паузу на несколько недель, стремительно устроила фотосессию и снова исчезла, предложила ответить на вопросы письменно - и в последний момент все-таки назначила встречу в кафе. Изысканно-вежливая и неожиданно прямая, неузнаваемая и похожая на свой кинообраз. Миссия показалась мне почти невыполнимой: попытаться увидеть мир глазами женщины-мифа, кумира и идеала тысяч поклонников.

Вы как-то написали: «Я не стала воспринимать другого ни как врага, ни как жертву. Я стала видеть в людях прежде всего ребенка». Что вы имели в виду?

Если человек меня начинает не устраивать, я вглядываюсь и пытаюсь на него посмотреть просто, без всех вот этих доставляющих моментов. Когда-то он был беззащитен, и конечно, внутри себя таким и остался. Может быть, подойти к нему с другой стороны и не тратиться на то, чтобы раздражаться. Тратиться на негативное неконструктивно, непродуктивно и невыгодно. Надо пропускать все это. Пропускать обиду. Когда тебе наносят какую-то обиду, уметь пропустить ее мимо себя, не расстраиваться, не обижаться. Это помогает.

Теория любви

В свободной, современной, остроумной комедии Анны Меликян, получившей Гран-при «Кинотавра»-2015, целое созвездие актеров и Литвинова в главной роли. Ее героиня, психолог, рассказывает студентам о химии любви, гормонах и волшебстве, а живет… так, как живет, параллельно научным теориям. Непредсказуемо. Но вы ее точно узнаете - по шпилькам, алой помаде, таинственной улыбке и морю обаяния - тому, с чем Рената, кажется, родилась.

«Про любовь» Анны Меликян
В остальных ролях: Михаил Ефремов, Мария Шалаева, Юлия Снигирь, Владимир Машков. В прокате с 10 декабря.

Вы в себе ощущаете детское начало?

Р. Л.:

Я знаю, что люди себя проявляют то детьми, то родителями, то стариками, мне все время кажется, что я между родителем и стариком. Я не нуждаюсь в том, чтобы меня опекали. Моя модель поведения и отношения к людям такая: у меня есть потребность человека направлять. Я очень долго не прерываю, например, какие-то рабочие отношения, потому что думаю, что люди сами должны от меня оторваться. Я должна пройти с человеком определенный путь, провести какое-то время, чтобы он сам отошел от меня. Разрыв не должен быть насильственным. Но и потакать людям, которые ошибаются, нельзя. Женщины иногда терпят, когда их обижают. Но так они потакают злодейству. Я вижу в этом не мягкость характера, а слабость: не сказать плохому человеку или тому, кто тебе близок, что он ведет себя нехорошо. Он нахамил, он обидел, он был агрессивен, жаден, нечуток, черств - проглатывая это, мы потворствуем тому, что он будет поступать еще хуже. А если человек ударил кого-то? И потом находит себе оправдания. Нельзя это пропускать.

Вы умеете сказать так, чтобы человек это принял?

Р. Л.:

Да, с возрастом я даже очень умею это сказать. Хотя в личной жизни я готова на компромисс. А в работе компромиссов не люблю. Любишь - значит принимаешь человека, любишь - значит его все-таки жалеешь. Я и сама ненавижу момент, когда меня контролируют, не дают дышать свободно. Это не любовь, это просто пленение.

ФОТО Лена Сарапульцева

А вы к себе снисходительны или тоже строги?

Р. Л.:

Бог его знает, я и так, и так. Мне кажется, конечно, надо себя любить. Но с другой стороны, хочется над собой работать. И личные отношения - это всегда работа. Но не только с моей стороны. Отдавая, я все-таки жду, что должен быть обмен.

В 2000 году вы сняли фильм «Нет смерти для меня» - монологи актрис, которым тогда было уже много лет. Вам нравится общаться со старыми людьми?

Р. Л.:

Я обожаю общаться с пожилыми людьми. Они всегда могут рассказать какую-то свою историю. Когда я снимала фильм «Нет смерти для меня», некоторые так сопротивлялись! Но я их уговорила. Меня полюбила Нонна Викторовна Мордюкова, с которой я потом подружилась. А Татьяна Окуневская мне так и не простила, что так много было Мордюковой в фильме: «Я не понимаю, зачем так много этой скучной и однообразной Мордюковой». Прямо ревность, личные счеты! Окуневская была женщиной до конца. Есть люди, которые любят принадлежать, а она, наоборот, любила обладать. Была собственником. Страсти в ней кипели - можно позавидовать. А к Лидии Смирновой я пришла в первый раз, как дура, в красном платье, с помадой, с макияжем… И все: она меня ненавидела всю дорогу. Потом как-то на съемках я была уже такая измученная, зачморенная, что Мордюкова меня не узнала. Говорит: «Где Рената?» Она подумала, что я дочка Литвиновой.

Я тоже вас с трудом узнала в нашу первую встречу - ничего общего с ярким экранным образом! Вы много раз говорили, что не хотите быть как все. Что вы имеете в виду?

Р. Л.:

Мне просто не нравятся люди, которые тебя редактируют. Вот, мол, тебя осудят! Или мне говорили: «Ты должна дать опровержение. А то мало ли что про тебя подумают?» Да мне наплевать, что про меня подумают. Я не буду давать никаких комментариев. Какой я живу жизнью, с кем, куда… - нет! Я потом узнала, что женщин, которые родились в мой год Огненной Лошади, сжигали - они были негодные для семейной жизни. Я вот, видимо, не гожусь. Я хочу свободы, не хочу подходить под эти устои. Не то что все обыкновенные, а я необыкновенная, нет. Вы будьте такими, какие вы есть, - не диктуйте мне, какой мне надо быть. Понимаете?

ФОТО Лена Сарапульцева

Вы помните что-то, что вы сделали против течения, наперекор всему?

Р. Л.:

Вот когда я разводилась, были всякие слухи - я не давала ни одного комментария. Потому что не хотела ни оправдываться, ни объяснять ситуацию. Я считаю это абсолютно ниже своего достоинства.

«Любишь - значит принимаешь человека, любишь - значит все-таки его жалеешь»

А «не надо этого снимать» вам говорили когда-нибудь?

Р. Л.:

Вот как раз про «Нет смерти для меня». Продюсер позвонила в страшной панике, прямо кричала в трубку: «Что ты снимаешь? Ты же снимаешь одни говорящие головы! Это же не монтажно!» После этого я не стала показывать вообще материал. Еще мне оператора тогда дали. Я ему говорю: «Ставьте так камеру», а он меня не слушает: «Это неправильно, мы будем снимать издалека!» Ну тут уж я ему сказала: «Тра-та-та, вы будете ставить камеру так, как я скажу». И он меня быстро понял. Я потом смонтировала картину, им отдала, они мне позвонили: «Мы решили тебе выписать премию!» Стали сразу эту картину отдавать на все фестивали. Мне предлагали показывать, как эти бабушки салат режут на кухне. А я хотела, чтобы они были звезды, дивы. Красивые. Мы их красили, свет по сто часов выставляли, фильтры... Я пыталась их снять как можно красивее.

Вам что больше нравится: снимать, сниматься, писать свои сценарии, рассказы?

Р. Л.:

Мне очень нравится снимать и очень нравится писать. И рисовать еще. Eсли бы у меня не было потребности снимать свои тексты, я бы никогда этого не делала. Мне огромное удовольствие приносит сам процесс съемок, процесс «сочинительства» того, что я могу перевести в изображение. Мне одинаково важны и диалоги, произнесенные героями, и само изображение. А сниматься вообще не люблю. Это для меня просто кошмар. Мне очень нравится самой стоять за камерой. Я это обожаю.

ФОТО Лена Сарапульцева

Все выстраивать, контролировать, делать по-своему?

Р. Л.:

Да, когда я создаю свою вторую реальность. Это самое увлекательное. Кино должно быть твоим личным, авторским. Другой человек так не может увидеть. Наверное, поэтому мне неинтересно социальное кино, документальное, бытовое и не оторванное от унылой повседневности. Мне в моем кино важнее всего показать мою версию сна о жизни. Саму жизнь я могу посмотреть и так. Из окна, например, или на улице, где только и «уворачивайся от суеты, нападений и агрессии». Хотя я обожаю интересоваться людьми и их историями, во мне нет барьера - вдруг заговорить с незнакомцем. Особенно если этот человек ведет какой-то нетривиальный образ жизни, пережил потрясение или путешествие.

Но ведь фильм о судьбе звездных актрис - это же был документальный проект?

Р. Л.:

Все равно я их погрузила не в реальность! Я сделала каждой мейкап, образ. Во время мейка они готовились к тому, что они звезды, дивы, а не какие-то пожилые женщины, которые должны резать овощи на кухне. Это, по-моему, никому не интересно.

«Мне в моем кино важнее всего показать мою версию сна о жизни. Саму жизнь я могу посмотреть и так. Из окна, например»

Свою старость вы себе какой представляете?

Р. Л.:

Свободной. Все-таки главное - свободной. Я как-то своей дочери сказала: «Я с тобой жить не буду, ты уж больно у меня властная». Мне вот скоро пятьдесят, а она мне - «Где ты была? Во сколько ты пришла домой? С кем ты была?» Что это такое, говорю. Я буду старенькая, худенькая, а ты меня вот так будешь мучить: «Когда ты вернешься домой?» А я, может быть, хочу погулять, со старичками какими-нибудь познакомиться, мало ли что… Я вообще считаю, что родители должны жить отдельно от детей. Ну если ты не болен и не находишься совсем в состоянии паралича.

Вам удалось отпустить дочь?

Р. Л.:

Я ее не отпустила, а оторвала от сердца. Конечно, она тоже чуть-чуть «подстрадывала», но отрыв пережила относительно легко. В Москве она сменила одну школу, вторую, третью… А сейчас ей все нравится, ей во французской школе хорошо. Она самостоятельная совершенно, 14 лет, взрослая, у нее свое понимание, свои понятия. Я ее очень уважаю. Она, например, мне говорит, что дети не должны одеваться в бренды. Она дружит с девочкой, которая одета крайне скромно, а ее отец - владелец сети магазинов, которая даже у нас есть. И никогда в жизни не подумаешь, что этот человек - миллионер.

ФОТО Лена Сарапульцева

Вы чувствуете себя сильным человеком?

Р. Л.:

Я не претендую на то, чтобы быть сильной, но какая-то живучесть во мне определенно есть. Все равно встаешь и идешь дальше. Но сила - это значит и давить все живое, я не хочу такой силы.

Вы человек раннего развития или позднего? Как вы ощущаете время, свой возраст?

Р. Л.:

Мне кажется, я страшно изменилась. И очень много сделала для того, чтобы быть вне клише. Меня часто спрашивают про мой образ - придуман или выстрадан. Уж точно, я ни у кого его не копировала. Если женщина с любым набором внешних данных не покрасивела к 30 годам, то она просто глупа. Иногда нужно идти против всех и оказаться правой - потом.

Кем вы восхищаетесь?

Р. Л.:

Есть такие люди в моей жизни, которые преподнесли мне… показали мне такое сначала дерзкое поведение, а потом они оказывались совершенно правы. Они делали что-то и не могли по-другому. Потому что цель в жизни каждый назначает себе сам. Вот Кира Муратова, у которой фильмы смывали. И иногда она принимала такие странные решения - а потом я видела, что она была права. Земфира, например, тоже такая. Я хочу сказать, что не было ни одного ее такого искреннего поступка, который бы не был оправдан. Потому что когда ты поступаешь естественно для себя, ты всегда будешь отблагодарена судьбою во много раз. За то, что ты себя не ломаешь.

Что еще вам бы хотелось сделать в жизни?

Р. Л.:

Мне бы хотелось еще снять несколько хороших фильмов, а потом я бы пошла писать. Жила бы тихой жизнью. Сейчас я тоже пишу, но все ерунду какую-то, а чтобы писать по-настоящему, нужно уйти от всех остальных дел, отойти от суеты, предать себя некоей аскезе. Я не верю людям, которые делают сразу несколько дел. Я вообще на свой счет не думаю… Мне даже некоторые люди говорят: «Я завидую тому, как ты легко относишься к тому, что ты делаешь». Я не придаю этому такого уж значения… Я вот люблю фильмы Тарковского, но где же у него чувство юмора к себе? Или вот, например, какой добрый, какой светлый, какой ироничный Феллини, он не боялся быть смешным! Как он любит смешных людей, какие они у него трогательные… Для меня это вообще самый лучший режиссер, один из самых лучших. Или Билли Уайлдер. У него герои и серьезные, и одновременно смешные. Ведь относиться очень серьезно к жизни могут только дураки!

Едина во всех лицах

Родилась 12 января 1967 года в Москве в семье врачей. Родители расстались, когда Ренате был год. Когда она училась на сценарном факультете ВГИКа , Сергей Соловьев предложил Валерию Рубинчику снять фильм по ее сценарию «Нелюбовь» (1991). Автор 12 сценариев , в том числе к «Стране глухих» Валерия Тодоровского (1997). С 1993 года сотрудничала с Кирой Муратовой : («Увлеченья», 1994, «Три истории, 1997). Славу и Государственную премию ей принесла роль медсестры в фильме «Граница. Таежный роман» Александра Митты (2000) . Первый брак продлился всего год, во втором - с бизнесменом Леонидом Добровским – в 2001 году родилась дочь Ульяна , а в 2007 году они развелись. Еще одна ипостась Литвиновой - режиссер, в том числе концертных фильмов для Земфиры и роликов для Rado и L’Oréal (Рената была посланницей красоты марки L’Oréal Paris). Самые личные ее киновысказывания - «Богиня: как я полюбила» (2004) и «Последняя сказка Риты» (2012) . Сыграла три роли в МХТ им. Чехова, одна из них - Ромэйн в детективе Агаты Кристи «Свидетель обвинения» (даты спектаклей см. на сайте mxat.ru)

Рената, давайте вернемся в 1994 год. Каким вам вспоминается то время?
Для русского кинематографа это был период« кооперативного кино»: на киностудиях бегали собаки, павильоны превратились в склады, киношники выпивали в буфетах. И вдруг я, выпускница сценарного факультета, получила предложение от Киры Муратовой поработать в ее картине в качестве актрисы. Я была счастлива! Сама себе написала монологи, и в 1994 году вышел фильм« Увлечения», за который я впоследствии получила много призов. Так началось наше многолетнее сотрудничество с Кирой.

Когда корреспондент Cosmo задал вам вопрос о роли в «Увлечениях», вы ответили, что кинодебют был случайностью, а актер — профессия сложная. Все еще так считаете?
Скажем так, это было закономерной случайностью. Моментом судьбы. Не снялась бы у Киры, обязательно поработала бы с Балабановым, которого бесконечно любила. А профессию актера я действительно считаю очень сложной, зависимой от всего на свете — от сценария, оператора, возраста, от отношений всех со всеми, от внешности. Актер должен безупречно выглядеть, безупречно себя вести, быть соратником и еще быть при этом нервным, по-творчески безумным. Как это совместить?

Какими актерскими работами вы особенно гордитесь?
Мне нравятся все, сделанное вместе с Кирой Муратовой, с Лешей Балабановым, с Питером Гринуэем. И я горжусь своим режиссерским проектом« Последняя сказка Риты». Всегда хотела снять свой фильм. И дала себе зарок — сделать это до сорока лет! Я встречала так много людей, которые об этом мечтали, но так ничего и не сняли, именно сорокалетних. Как много их бродило по институту кинематографии, по студиям, по моей жизни. Они только говорили, но… Меньше всего я бы хотела повторить их опыт.

«Я обязательно сниму картину в жанре триллера». А эту мечту удалось осуществить?
Частично. Например, в «Богине» — фильм начинается именно так. Или в новелле, которую я написала для картины Киры Муратовой« Три истории». Она про маньячку Офелию, которая вообразила себя ангелом истребления. Триллер — очень выгодный киножанр: он повергает людей в состояние стресса, «раскрывая» их. Недаром говорят: «Если хочешь проверить суть человека — сделай ему плохо. И он предстанет перед тобой настоящим».

Сильно вы изменились за прошедшие 20 лет?
Мне кажется, люди вообще не меняются. Характер с возрастом может ухудшиться или в редких случаях улучшиться — и только. Я лично с годами покрываюсь шрамами в прямом и переносном смысле слова. Овладеваю смежными профессиями, например, операторским или фотоделом, рисую эскизы, картины, делаю коллекции одежды, еще играю в МХТ несколько ролей, хочу начать учить французский язык. Мозги — те же самые мышцы, их тоже надо тренировать — читать, чему-то учиться, влюбляться, вдохновляться, чего-то хотеть — не в материальном плане.

А что произошло с женщинами за это время?
Русские женщины по‑прежнему красивые, душевные и опасные — эти качества неизменны. Есть те, которыми я, безусловно, восхищаюсь: Кира Муратова, Земфира, основательница первого хосписа в России Вера Миллионщикова, руководитель Института мозга Наталья Бехтерева. А вот кого я точно называть не буду, так это женщин-политиков. Они самые неуважаемые мною личности.

Ну, а мир — он изменился?
Интернет, гаджеты, одиночество, ослабление мужчин, сегрегация… В воздухе висит страх, ощущение приближающихся войн и катастроф, включая экологические. Глобально мир почти не изменился в распределении« добро — зло», зло по‑прежнему сильнее.

Вы явно не оптимист…
Я люблю побыть и оптимистом, и пессимистом, отдаваясь депрессиям до конца, но на очень короткий срок. Когда я закончила фильм« Последняя сказка Риты», провалилась в «черную дыру». Оставшиеся дела казались такими мелкими, что я позволила себе загрустить ненадолго.

Насколько критично вы к себе относитесь?

У меня в силу советского воспитания заниженная самооценка. И внешностью своей я была вечно недовольна и всегда над ней работала. Надо заметить, почти нет безнадежных внешностей. Если есть мозги, можно превратиться в красавицу.

Есть женщины, которыми я восхищаюсь: Кира Муратова, Земфира, Вера Миллионщикова, Наталья Бехтерева. Политиков называть не буду — они самые неуважаемые мною личности

А что вы вкладываете в понятие« красота»?
Слово« красота» для меня синоним слова« добро». Просто бе-зупречность черт меня не завораживает. Я спрашивала многих выдающихся мужчин, что в их понимании значит красивая женщина. И все они отвечали: «Она должна быть доброй, любящей».