Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Помимо свадебных причитаний , которые занимают такое значительное место в свадебной обрядности, существовали причитания похоронные и рекрутские.

Причитания создавались, как импровизации. Это характерная жанровая черта и похоронных, и свадебных, и рекрутских причитаний. То, что причитание импровизировалось, не дает, однако, оснований утверждать, что оно не связано с традицией народной поэзии. Это означает только, что они никогда дважды совершенно одинаково не исполнялись. Но хотя они и не повторялись целиком, при создании каждого нового текста вопленица (или плакуша, плачея, как называли плакальщиц) опиралась на традиционные, переходящие из произведения в произведение образы, устойчивые словесные формулы, отдельные эпизоды и сюжетные положения, существующие самостоятельно поверья и т. п. Используя богатства народной поэзии, вопленицы создавали картины действительной жизни, рассказывали о действительно живущих людях, обогащали традиционную поэтическую образность, традиционный поэтический язык привнесениями, почерпнутыми из реальной действительности, своими наблюдениями и обобщениями. Нередко художественный образ, возникший из сочетания народной традиции с поэтическим вымыслом плакальщицы, запоминался, подхватывался и обогащался в причитаниях, складываемых другими людьми в связи с другими событиями жизни. Так в причитании выражалась коллективность народного творчества.

Чем активнее была импровизация при создании причитаний, тем более значительные произведения создавались. На русском Севере, где большая сохранность эпического творчества (былин, сказок) приводила к развитию импровизационного искусства в пределах эпической повествовательной традиции, создавался особый тип причитаний, имеющих вид лиро- эпических поэм с общественной и семейной тематикой. Картины жизни крестьян (а в рекрутских причитаниях - службы в царской армии) являются в них типическими обобщениями реальной жизни.

От северных причитаний отличаются южнорусские, которые так же, как украинские и белорусские носят характер эпического повествования. Социальная и художественная значимость южнорусских причетов меньшая. Они в большинстве случаев содержат искренние, глубоко эмоциональные горестные восклицания, выражают личное горе; в тексте их нет глубоких социальных обобщений, которые встречаются в лучших образцах северных причитаний.

Импровизация причитаний требовала поэтической одаренности и навыков в использовании художественных образов и стихотворного языка. В той или иной мере способность импровизировать причет приобретали все женщины - это своеобразная форма специфического творчества. Слушая с детских лет похоронные, свадебные, рекрутские причитания, женщины запоминали их детали, образы, обороты речи и впоследствии использовали их, когда приходилось оплакивать умершего или рекрута, или прощаться с девичеством и родной семьей. Естественно, что из рядовых исполнительниц причитаний должны были выделиться поэтически более одаренные. Некоторые женщины, обладающие поэтическим даром импровизации, становились профессиональными вопленицами, которых приглашали на похороны или на свадьбу плакать от имени родственников покойного или невесты. Слава о наиболее даровитых плачеях выходила далеко за пределы селений, в которых они жили. Самой известной вопленицей, от которой в XIX в. записывали причитания, была Ирина Федосова; расцвет ее творчества приходился на пореформенный период. Записей плачей от особенно одаренных воплениц дореформенной России фольклористика не сохранила

Похоронные причитания являются древнейшим видом этого жанра. Оплакивание покойников известно у всех народов, как один из очень древних обрядов, в котором отразились верования людей, их представления о том, что человек продолжает жить после смерти и что умершие предки помогают или вредят живущим. Древность похоронного оплакивания у славян подтверждают арабские путешественники, описавшие обряд погребения, существовавший у славянских племен еще до Киевского государства. О плачах по умершим в древней Руси упоминают летописи, жития, различные произведения древней русской литературы.

Древнейший обряд оплакивания покойников в феодально- крепостнической Руси сохранялся не столько как религиозный, сколько как бытовой. Он, несомненно, отразил религиозные воззрения людей; их поверья; представления о душе человека, о которой говорили, что она летает в виде птицы среди живых сорок дней после того, как покинет тело умершего; о смерти, изображавшейся чаще всего в виде костлявой старухи, и др. Отражение суеверных и религиозных представлений в похоронном обряде и причитаниях, несомненно, интересно для исследователей. Однако значение обряда оплакивания не столько в этом, сколько в отражении в причитаниях жизни крестьянина. Разнообразные образцы причитаний можно разбить на три группы: 1) отражающие первобытные представления человека о загробной жизни; 2) порожденные христианскими легендами представления о потустороннем мире и о расставании души с телом; 3) отразившие общественный и семейный быт крестьянства. Наиболее значительными следует признать последние.

Похоронные причитания сопровождали весь обряд. Умершего оплакивали во время омовения тела, выноса его, а также в процессе прощания с покойным и погребения его.

Композиционное построение причитаний разнообразно, но все же в них можно выделить зачин (начало причитания) и основную эпическую часть, состоящую из ряда самостоятельных мотивов (повествование).

Зачин в некоторых случаях имеет форму восклицания общего характера:

«Ох-ти, мнешенько тошнешенько И сердечку тяжелешенько...» г. «Ох-ти, мне, бедной горюшице...» . «Ох-ти, мне да мне тошнешенько, По сегодняшнему дёнечку

О долил а меня, беднушку, Как проклятая оби душка Да злодейная кручинушка!» .

Но гораздо чаще зачин вводит оплакивающую женщину в круг образов, определяя ее родство с умершим (мать, дочь, жена, сестра, племянница и т. д.) и ее отношение к нему. Часто встречающаяся форма такого зачина - приход оплакивающей женщины в дом или в комнату, где лежит умерший.

«Допуети-тко меня, беднушку,

Как к удалой-то головушке...» .

«Сяду я, победна вдова-горенашица,

На белую бруеовую лавочку

По ряду к своей милой венчальной ладенки...» .

Эмоциональность такого зачина, раскрытие в нем глубокого горя человека, близкого умершему, ддет тональность всему причитанию.

Эпическая часть причета в большинстве случаев делится на отдельные абзацы, которые нередко начинаются с обращения или к силам природы, или к олицетворенной смерти, или к окружающим людям, или к умершему. Каждый такой абзац является самостоятельным мотивом причитания, он включает законченную мысль, рисует какую-либо отдельную картину. Среди мотивов, разработанных причитаниями, наиболее популярны мотив прихода смерти и защиты от нее крепкими запорами, откупом, мольбами пощадить человека (смерть беспощадна, от нее ничто не может спасти); мотив обращения к высшим силам с просьбой вернуть жизнь усопшему (силы небесные не слышат мольбы крестьянки или не хотят исполнить ее просьбу); мотив обращения к стихиям - ветрам, вихрям - с просьбой расколоть гробову доску, поднять умершего, вдохнуть в него жизнь; мотив обращения к умершему - встать, ожить, вернуться в родную семью, «на крестьянскую работу шку, да к крестьянской этой жирушке» (жирушка - жизнь; умерший безгласен, не слышит, не восстанет из мертвых); мотив утраты надежды на свидание с умершим и сознания своей сиротской доли (нередко этот мотив получает особенно детальную разработку, включая картины жизни в семье и обществе бесправной вдовы, сирот, вынужденных побираться, вечно голодных и холодных, и др.); мотив благодарности «попам - отцам духовным» за похороны, гробовщикам за изготовление гроба; мотив приглашения мертвеца в гости и просьба посмотреть на то, как мается, как тяжко живет его- семья.

Кроме этих мотивов, встречаются другие - обращения к могильщикам с просьбой сделать получше могилу - «послед- ню домовиночку», встречи с горем-обидой, разговора с птицей- вестницей и пр.; но они менее популярны. Порядок следования мотивов свободный, варьируемый. Нередко встречаются плачи, использующие всего один-два мотива (такие плачи характерны для рядовых, поэтически малоодаренных воплениц). Следует также заметить, что один и тот же мотив может быть разработан в разных разделах плача. Особенно часто такая дробная разработка дается мотиву утраты надежды на свидание с умершим и осознания сиротской доли его родных. Так, в плаче по мужу, записанном от А. М. Пашковой, детали этого мотива составляют канву, в которую вплетаются остальные. Плач А. М. Пашковой начинается с просьбы к Обидушке допустить ее - вдову - «ко венчальной ко семеюшке» (мужу), взятому «скорой смертушкой». Вдова говорит Обиде о тяжкой судьбе, какая ждет ее: смерть взяла ее мужа

И оставила мне, беднушке, Много маленьких детушек... Как скажи-тко ты, пожалуйста, Нас кто станет кормить, поить. Как поля неносеяны, Стоги не напаханы И закрома не насыпаны?..

Когда вносят гроб в дом, вдова спрашивает усопшего, по уму ли ему, по разуму ли это «хоромное строеньице»; вдова зовет к себе детей, чтобы они вместе с ней просили мертвого очнуться.

Опустело вито гнездышко Уж вы по миру находитесь, Вы куски насобираетесь...

Ни на призывы встать, ни на письма скорописчаты не ответит своей вдове муж.

Как вдоветь вдове по-доброму... На крылечко не выскакивать. Наб скрепить сердце ретивое, Понабраться ума-разума, Повозростить своих детушек.

Умершего кладут в гроб, и вдова просит покойного попрощаться со всеми, кто пришел проводить его в последний путь. Соседей спорядовых она просит проститься с ее умершим мужем, а также помочь ее семье:

Не оставьте-тко, пожалуйста, Моих миленьких детушек; При нужде нашей, при горести Уж будьте вы наши помощники...

Когда покойного отпели в церкви, вдова в причете рассказывает о безразличии к ее горю попов - отцов духовных.

Как попы поют мешаются, Дьяки читают, усмехаются... Подаянья не начаюгся...

В отчаянии вдова молит богоматерь вернуть ей мужа. Но богородица называет ее неразумной. В плаче вдовы богоматерь говорит:

Уж как век того не водится, Что из мертвых живы становятся...

Муж ее - удалая головушка -

На крестьянской на работушке... Он истратил свою силушку, Погубил свою головушку, Приоставил нас, беднушек, На вековое скитаньице.

У могилы вдова признается, что и она рада была бы пойти вслед за мужем «во сыру землю» - «только жалко мне тошне- хонько своих маленьких детушек»

Этот плач характерно раскрывает сиротскую судьбу семьи умершего. Не философско-религиозные раздумья, а вполне земные заботы, осознание жизненных тягот крестьянской семьи, оставшейся «без заботника, без работника», составляет содержание причитания. Неизбежность грядущего горя-зло- частья осиротевшей семьи подчеркивает риторичность причитаний - это характерная особенность их стиля. Плачея задает риторические вопросы - где ей сесть около покойника, что ждет вдову, мать, детей, как будут относиться к семье умершего соседи - крестьянский мир, и сама отвечает на них, обобщая типические явления жизни. Риторика в плачах сообщает им не только торжественность, отвечающую оплакиванию умершего, но и утверждает неизбежность ожидаемого.

Похоронные причитания в сущности стали сказами о жизни умершего и его семьи в старой русской деревне. Материал для создания причитаний, очевидно, давала сама жизнь. То, что причитание-оплакивание из акта обрядово-религиозного стало актом обрядово-бытовым, дало возможность применить его не только к похоронной обрядности, но и к другим семейным обрядам. Причитание вошло как важнейший элемент в свадебную обрядность; к этому толкнуло осознание того, что роди

тели, отдавая девушку в семыо мужа, навсегда теряли ее - потому она и оплакивала девичество и родительскую семью. Как особая форма причитаний в XVIII в. (с созданием армии и введением бессрочной и долгосрочной военной службы) возникают рекрутские плачи; отдать парня в царскую службу значило никогда его больше не увидеть, потерять его, как мертвого. Естественно, что рекрутские причитания, черпая факты из жизни, раскрывали судьбу рекрута и солдата, и ад которыми измывались «офицеры-генералы да начальнички». Были случаи, когда в крепостной России оплакивали девушек, отдаваемых в дворовые

Все эти разновидности жанра причитаний существуют как самостоятельные, импровизируемые произведения, рассказывающие о судьбах крестьянина и его семьи в различные периоды жизни - от рождения и до смерти. В правдивости повествования, в реальности картин жизни и заключается непреходящая ценность причитаний.

Похоронныe причитания или плачи известны с древнейших времен как часть похоронного обряда. Рассказывая о смерти князя Олега от коня и описывая похороны, летописец сообщает: «Оплакивали его все люди плачем великим и понесли, и похоронили на горе,называемой Щековица…».«Великимплачем» причитают о княгине Ольге «сын ее и внук ее, и все люди». По князю Владимиру плакали «люди без числа» (то есть бесчисленное множество). Летописец кратко пересказывает содержание причитаний по князю:«плакали по нем бояре как о заступнике страны, бедные же – как о своем заступнике и кормителе».

В летописной статье за 1078г. приводится текст плача князя Ярополка по своему отцу Изяславу Ярославичу:

Отче, отче мой! Что еси пожил бес (без) печали на свете сем, многы напасти приим от людий и от братья своея? Се же погыбе не от брата, но за брата своего положи главу свою».

Ирина Андреевна Федосова

Древнерусская литература неоднократно использовала похоронные плачи и нередко цитировала их в летописях и житиях святых. Письменные свидетельства раскрывают наличие устойчивой образности в плачах, наличие общих мест, переходящих из одного причитания в другое. Так, на погребении князя Мстислава новгородцы причитали: «Зашло наше солнышко от нас, и мы в беде остаемся». В тех же словах плачут владимирцы-волынцы в 1288г. на похоронах своего князя. Сравнение смерти с заходом солнца в плачах дошло до нашего времени. С древнейших времен и до сего дня встречается вопросная форма плача, выражающая как бы недоумение пораженных горем людей.

Традиционные постоянные формулы каждый раз сочетались с собственным творческим элементом, который вносили плакальщики, сообщая конкретные детали смерти усопшего или рассказывая о его жизни. В сказании о Борисе и Глебе приводится плач Глеба по брату Борису и отцу Владимиру: «О, увы мне, Господи! Вдвойне плачу и стенаю, вдвойне сетую и тужу. Увы мне, увы мне!Плачу горько по отце, еще горше плачу и горюю по тебе, брат и господин мой Борис.Как пронзен был,как безжалостно убит, как не от врага, но от своего брата смерть воспринял? Увы мне! Лучше бы мне умереть с тобой, нежели одинокому и осиротевшему без тебя жить на этом свете. Я-то думал, что скоро увижу лицо твое ангельское, а вот какая беда постигла меня, лучше бы мне с тобою умереть, мой господин! Что же я буду делать,несчастный, лишенный твоей доброты и многомудрия отца моего?О, милый мой брат и господин! Если твои молитвы доходят до господа, помолись о моей печали, чтобы и я сподобился такое же мучение воспринять и быть с тобою, а не на этом суетном свете».

В XVIв. оплакивание покойников бытовало во всех слоях русского общества. Английский путешественник Коллинз описал тогдашний похоронный обряд. Он обратил внимание, что не всегда «голосила» сама вдова, иногда вместо нее причитали специально нанятые для этого плакальщицы: тогда даже были профессионалки, которые могли подменить вдову.

И горе, и радость выражали женщины прошлых веков в поэтических импровизациях. Свадьба, проводы в солдаты и похороны не обходились без причитаний. Особенно искусных исполнительниц приглашали специально, правда, в основном, на свадьбы. А уж в дом, который посетило горе, вопленица приходила сама.

Тексты древних причитаний дошли до нас лишь в виде небольших отрывков, так как, к сожалению, собирание этого материала началось только в ХГХв. Так, благодаря стараниям замечательного ученого, исследователя и собирателя памятников древнерусской письменности и фольклора Е. Б. Барсова, мы можем познакомиться с особенностями этого жанра в его трехтомнике «Причитания северного края». Он первый начал записывать в одной из заонежских деревень плакальщицу-профессионалку, обладавшую незаурядным поэтическим даром, Ирину Андреевну Федосову (1831-1899). По ее собственным словам, голос у нее был «вольный и нежный». Это слышно даже на технически несовершенной записи фонографа (Москва, 1896г.), несмотря на довольно преклонный возраст исполнительницы в момент записи.

И.А.Федосова жила в деревне недалеко от одного из наиболее известных деревянных архитектурных комплексов - Кижи. Детство ее было типичным для крестьянских девочек тех лет. Она уже «шести год на ухож лошадь гоняла и с ухожа домой пригоняла, восьми год знала, на каку полосу сколько сеять».

С12-тилетИринасталаподголосничатьна свадьбах и в конце 40-х годов XIX в. приобрела широкую известность в Заонежье как замечательная плакальщица. Ирина Андреевна не повторяла заученный текст, она каждый раз импровизировала.Даже о своей жизни говорила припеваючи: «Под столом ходила - хвост носила, стол переросла – коров доить пошла; косу отпустила – в работниках служила; пора настала - с молодцем гуляла; пора пришла - замуж пошла, замужем 20 лет жила - тяжко горюшко несла, овдовела - осиротела.Вот тебе и весь сказ! А когда родилась - память извелась!».

«Русская песня – русская история, и безграмотная старуха Федосова понимает это гораздо лучше очень многих грамотных людей…», - так говорил о ней А.М.Горький.

Плачи Ирины Андреевны несли в себе печаль детей, потерявших родителей, жен, оставшихся без мужей, и мужей - без жен, родных и близких, потерявших кормильца, друга, односельчанина. Она умела в образах, издревле повторяемых, передать искреннее чувство утраты.

Плачет вдова:

Укатилось красное солнышко

За горы оно да за высокие,

За лесушки оно да за дремучие,

За облачка оно да за ходячие,

За часты звезды да подвосточные,

Покидат меня, победную головушку…

Оставлят меня, горюшу горе горькую,

На веки-то меня да вековечные.

Худо будет детям без покинувшего их родителя:

Будут по миру оны да ведь скитатися,

Будет уличка – ходить да не широкая,

Путь-дороженька вот им да не торнешенька;

Без своего родителя, без батюшка,

Приизвиются-то буйны на них ветрушки,

И набаются-то добры про них людушки…

Федосова умела рассказывать о тех хороших делах, которые оставил в памяти своих односельчан покойный. О старосте:

Он не плут был до вас, не лиходейничек,

Соболезновал об обчестве собраном,

Он стоял по вам стеной да городовой

От этых мировых да злых посредников…

Нет заступушки у вас, нет заборонушки…

Многие ее произведения - прекрасные образцы народной публицистики. Так она описывает «наехов-шего» чиновника (посредника):

Как найдет (наедет) мировой когда посредничек, Как заглянет во избу да он во земскую. Не творит да тут Исусовой молитовки, Не кладет да он креста-то по-писаному… Да он так же над крестьянством надрыкается, Быдто вроде человек как некрещеной. Он затопае ногама во дубовый пол. Он захлопае рукама о кленовой стул, Он в походню по покоям запохаживае, Точно вихарь во чистом поле полетывае, Быдто зверь да во темном лесу покрикивав… Именноеепричитанияширокоиспользовал Н.А.Некрасов в поэме «Кому на Руси жить хорошо», к ее плачам обратился П.И.Мельников-Печерский в романе «В лесах», М.Горький в романе «Жизнь Клима Самгина», а многочисленные выступления народной сказительницы в различных городах России стали значительным фактом русской культуры. Федосову слушали Н.А.Римский-Корсаков, М.А.Балакирев, Ф.И.Шаляпин, а также известные ученые.Все они дали высокую оценку поэтическому мастерству народной поэтессы.

В Петрозаводске - городе, где Ирина Андреевна провела часть своей жизни, есть улица, названная ее именем. Здание бывшей Петрозаводской женской гимназии украшает мемориальная доска, напоминающая о том, что в 1895-1896гг. здесь выступала И.А.Федосова. На ее могиле у Заонежского села Ку-заранда высится стела, которая свидетельствует, что имя Федосовой хорошо помнят в Карелии. В Мед-вежьегорске - центре района Карелии - ее имя при- своено библиотеке.

Художественное мастерство поэтессы, глубина ее произведений позволяют причислить И.А.Федосов*. к числу выдающихся представителей народной культуры позапрошлого столетия.

Вместе с тем следует признать, что похоронные плачи - один из самых труднодоступных для записи фольклорных жанров. Чтобы исполнительница согласилась «вопить», ей нужно войти в определенное состояние, а собиратель должен обладать большим тактом, уметь расположить ее к себе, сыскать ее доверие и уважение. В момент совершения обряда невозможно записывать за вопленицей, в первую очередь - из этических соображений. Когда фольклорист видит горе и переживание, обыкновенная порядочность не позволит ему подойти с тетрадкой или с магнитофоном к страдающему, искренне опечаленному человеку. Поэтому подавляющее большинство текстов причитаний записано после похорон, когда прошло уже какое-то время, и запись представляет воспоминание о горе. Одним из собирателей похоронных плачей в начале XX в. был священник А.Н.Соболев. Его исполнительницами были не профессионалки-вопленицы, а простые крестьянки, недавно лишившиеся мужа, брата, отца. Их тексты полны искреннего чувства недавно пережитого горя.

Вот как плачет дочь по своему отцу (со слов М.Васильевой, с. Карачарово, Владимирский уезд): Родимый мой батюшка! Что ты так крепко спишь, Спишь, не проснешься? Недолго тебе у нас в гостях гостить. Не год и не неделюшку - Последний тебе часок со минуточкой. Куда это ты от нас собираешься? В какую дальнюю путь-дороженьку?

Откуда нам тебя ждать будет, Откудова глядеть будет, выглядывать? С восходу ли нам красна солнышка, С закату ли нам светла месяца? Ждать-то нам тебя не дождаться, Глядеть-то нам тебя не доглядеться… Нигде нам тебя не видывать, Нигде нам про тебя не слыхивать. Хорошо ли мы тебе построили крепкий дом. Без окошечек, без хрустальных стеклышек? Не будет тебе из него выезда, Не будет тебе из него выхода. Ты уляжешь с ним во могилушке, Под сырым песком да под камушком. Жанр похоронного причитания-живая ветвь народного творчества. До сих пор он продолжает бытовать в наших деревнях. Одним из памятников середины XX в.является «Плач о брате». Его сложил потомок знаменитого сказителя былин Т.Г.Рябинина, продолжатель семейной традиции Петр Иванович Рябинин-Андреев. Его брат Александр погиб в финскую кампанию 1940 г. Традиционные эпитеты «любимый брат», «ясные очи»воспринимаются в текстеПетра Ивановича, как глубоко личное.

Как любимого да брата Саши милого Во снегу глубоком тело рухнуло, Преклонилось от удара до смерти земка, Ясны очи его да не закрытые, Руки-ноги его как попало поразброшены, На головушке на буйной шлем не держится… Следующее причитание было записаноот П.Ф.Позднеевой (45 лет, деревня Уек), которая научилась «плаксам» у матери. Детей своих Парасья не имела,воспитывала родного брата. Когда провожала его на фронт, ревела причетом «до потери пульса», как чувствовала его скорую гибель. Здесь приводится плач по брату, погибшему в Великой Отечественной войне: Моего-то да солнца красного, Среднего да обогревного, Он молодехонек да зеленехонек, Он не думал да в уме-разуме, Он сражался мой да как готовился, Со своим войском да во жестокий бой, Он садился мой да на добра коня, Во седло садился во черкальское, Поехал он да на чисто поле, Его постигла тут судьба несчастная, Моего-то да солнца красного Истекли его леты цветущие, Его встретили да неприятели, Фашисты те да неприятели Подсекли его ноги резвые, Прострелили его буйную головушку. Его пролили да кровь горячую, Прикончили жизнь молодецкую, У моего-то да солнца красного Погани-ти да неприятели. Не досталася ему да мать-сыра земля… …Улетел он от нас да далечёшенько, Далеко от нас да по поднебесью, Откуль не бегает да скора почта. Нам не возят да письма-грамотки, Не пересылают нам да вести-павести По третьему да году долгому. Одна и зплакальщиц,УльянаЛарионовна Ларикова, о своей жизни рассказывала так: «Муж у меня был хороший, моложе меня на 5 лет, жили мы хорошо.Подошло время,умер муж, из детей живых осталось трое: дочь да два сына. Жаль было хозяина, да что сделаешь, ну,поплакала немного, потому что ребят осталось мало, все были большие, обутые, одетые, так и это радовало. Вот об детях я туже плачу. Все глаза выплакала. Похоронили отца, старший сын остался один в дому, да и застрелился. Ему было 29 лет, вот сразу два горя. С тех пор заболела я, не могу поправиться». Второго сына проводила она на Великую Отечественную войну и, когда пароход отчалил, запричитала:

Кормилица да чадо мое милое,

Дитя мое сердечное,

Меньшо мое последнее,

На тебя да гуси выпали,

Спросили тебя, потребовали

На чужу на дальню сторону,

Города да там смотреть столичные,

На большу войну да кроволитную,

Защищать свою родную Родину,

Защищать Россию-матушку

От фашиста злого Гитлера,

Лютого, да ядовитого.

Не любит, видно, нашу власть советскую,

Разоряет Россию-матушку,

Широку Россию великую..

Ой уж, мое чадо милое,

Дадут тебе ружье казенное,

Учить станут вас, добрых молодцев,

Ко ружью тебя да ко казенному,*

Ко штыку да ко острому,

Ко сабле вас да быстрой,

К большим снарядам да минным.

Молодешеньки да зеленешеньки,

Шелкова трава да невозрослая,

Расцвели цветы лазорьевы,

Не на это были вы рощены,

Не про злого врага ядовитого да лиховитого.

Ядовитый враг да скверный он,

Погубил много наших детей отецких,

Отецких да младецких.

Пустошат наши города столичные,

Города столичные да места хлебные.

Чего ему, гаду, надобно,

Злому ли ему врагу поганому,

Худому фашисту ядовитому,

Ядовитому да лиховитому?

Чё он лезет, чё пихается,

Победить хочет, да разорить хочет?

Пособи ты, Бог,

Нашим добрым молодцам,

Защищать нашу да свою Родину-матушку,

Не пускать врага да ядовитого,

Во нашу да Россию-матушку!».

Сколько плачей прозвучало на Великой Отечественной… И по сей день причитают.

Следующая запись сделана в 1996 году, то есть совсем недавно. Это обращение к умершей матери:

Уж последние минуточки

Ты в своей-то светлой горнице.

Опрощается скоро светла горница,

Унесут тебя за леса темные,

За горы высокие…

Уж дороженька тебе невозвратная.

Похоронное причитание – это всегда память о том, кто ушел из жизни, это всегда песнь о жизни, о смерти, о любви, То есть о самом главном.

Журнал “Народное творчество”

“Русская воля”

Вконтакте

Свадебные песни являются составной частью обрядов и выполнят магическую, юридическую, эстетическую функции. Свадебный обряд, где не распеваются традиционные свадебные песни, не могут считаться состоявшимся, поэтому наши народы отмечают свадьбу торжественно и величаво, пышно и ярко.

СВАДЕБНЫЕ ПЕСНИ - песни, сопровождающие народный свадебный обряд. Происхождение свадебных обряда и песен очень сложное. В них заключаются пережитки глубочайшей старины и отпечатки позднейших эпох. Различные формы брака, последовательно сменявшие друг друга, до сих пор сохранили свои отражения в деревенской свадьбе и ее песнях. Так, те моменты свадебного ритуала, в которых жених представляется в виде какого-то наездника, разбойника, охотника, насильно добывающего себе невесту, отображают древнейшую форму брака, бытовавшую у славян - "умыкание", похищение невесты. В другие моменты свадебной "игры" (ср. распространенное в крестьянской среде выражение "играть свадьбу") жених представляется купцом, покупающим себе невесту, а самый брак - куплей - продажей. При этом невеста является лишь товаром, запродаваемым ее родителями жениху.

Помимо бытовой символики свадебные песни переполнены традиционными символами лирической песни, в известной мере уже поблекшими для современного сознания, в основе же своей 6 ч. заключающие элементы первобытной эротики. Вариации свадебного обряда и песен крайне разнообразны. Материал собран огромный, но в настоящее время еще мало изучен. Свадебные песни по содержанию своему довольно разнообразны. В одних песнях, которые поются преимущественно на девичнике, обрисовывается обычно контраст между вольной жизнью девичьей и жизнью в замужестве, выражается горе девушки, расстающейся со своею роднёю ради чужого-чужанина, описывается прощание девушки со своею молодостью; в других (величальных - во время свадебного пира) воспевается родня жениха и невесты; задача третьих - усилить веселье, царящее по возвращении молодых от венца; в них не мало юмора и добродушной сатиры, направленной по адресу гостей - свата, свахи и др. От песен в собственном смысле следует отличить т. н. причеты или плачи, выполняемые самой невестой или б. ч. специально приглашенной плачеей, вопленницей, которая от имени невесты ведет жалобный причет, обрисовывающий ее горе.

Причитания - один из древнейших поэтических жанров фольклора. К.В. Чистов так определяет их: "Это элегические ламентации (жалобы, плачи), которые считались традиционно-обязательными элементами некоторых семейных обрядов, преимущественно связанных с трагическими обстоятельствами и исполнялись женщинами". Жанр причитаний появился еще в эпоху, когда людям были присущи мифологические, анимистические и магические представления, которые легли в основу специфической поэтики причети. С течением времени подобные представления претерпевали изменения либо совсем утрачивались, сохранившись на уровне поэтической образности и символики. Некоторые исследователи считают, что причитания имели магический смысл и предназначение - обезопасить себя от таинственного существования смерти, от вредных воздействий покойника (или "лиминального существа"), позже стали служить выражению человеческих чувств.

Таким образом, причеть теряет свой мифологический и эпический характер, приобретая лирические элементы, смешанные с бытовыми явлениями. Жанр причитаний генетически связан с древними обычаями и первоначально возник в похоронном обряде. Это объясняется пониманием свадебного обряда как "условных похорон", в основе которого лежит идея смерти невесты в одном качестве и возрождении в другом. На это указывал В.Я. Пропп: "Сказка сохранила следы некогда широко распространенного обряда посвящения юношества. Основным содержанием его был как бы переход в новое состояние, в иную, более зрелую возрастную категорию, и это в ряде случаев понималось как временная смерть".

Свадебные причитания - это тексты, исполняемые невестой, охватывающие близкий ей круг тем, описывающие ее переживания и чувства. От похоронных их отличает большая условность и вариативность стереотипных формул и тем в пределах одного текста и обряда. Это обусловлено тем, что они были не только естественным выражением трагических переживаний, но и способом выражения определенной обрядовой роли. Ориентируясь на ритуальную сторону обряда.

Для русского свадебного обряда и свадебной лирики самым распространенным является образ "дерева". Сюжетные мотивы с ним как в песнях, так и в причитаниях достаточно разнообразны. В лирических песнях их встречается гораздо больше, чем в причитаниях, где они представлены в редуцированных формах таких, как "темный лес", "дремучий лес", а также в устойчивых сочетаниях "дубовые столы", "дубовые полы". По народным представлениям, лес, чащоба - нечистое место, где обитают представители "иного" мира. Этим можно объяснить появление такого сюжета:

Уж и к родимому моему брателку

Уж злые люди находили…

В белу грудь ему поподали,

В темный лес его заводили,

В сырой бор да приводили

Дуб в народном сознании соотносился с культом духов предков, отсюда в доме невесты и "столы дубовые", и "полы дубовые". Следующий сюжетный мотив восходит к апотропейным свойствам березы и ели, охраняющим невесту от вторжения жениха - представителя "чужого", а значит, опасного для нее мира:

Уж вы девушки-подружки,

Уж вы батюшку да попросите…

Пусть он засеке да путь дорожечку

Уж и ельничком, и березничком,

Чтоб молодцу не проехать.

Распространено также сравнение девушки-сговорёнки с засушенными цветами:

На льду меня подломили,

На цвету да обронили,

На корню да подсушили.

"Сухой" актуализирует сему "мертвый", а мы знаем, что просватанная девушка условно умирает в прежнем своем качестве, поэтому такое уподобление оправдано для мифологического мышления. Растительная символика присутствует в примерах наших причитаний, но достаточно опосредовано. Одной из особенностей поэтики причитаний является наличие устойчивых метафорических замен некоторых слов и терминов родства. Они появляются в результате запретов, наложенных, по древним представлениям, для того, чтобы уберечь невесту и других участников свадьбы от воздействия злых сил (исходящих от стороны жениха, самой невесты). В связи с этим отметим в причитаниях следующие обращения:

Ох, ясненькой соколочек,

Сизонький да голубочек,

Да любимый мой брателко…

Уж и бела моя да лебедушка,

Уж и сиза моя да голубушка,

Любима родима да сестричушка…

Как мы уже отмечали, в свадьбе есть целый ряд ритуально-магических элементов, связанных с неузнаванием лиминального существа (переодевание, изменение прически).

Высшей формой изменения явилось оборотничество, основанное на мифологических представлениях. Такой способ превращения сохранился в фольклорных жанрах, в том числе и в причитаниях. Проиллюстрируем этот мотив:

Полетай-ка, моя молодость,

Во сыры боры, да во темны леса,

Сядь-ка, да моя молодость,

На саму на вершиноцку…

Заместительной жертвой, умирающей вместо невесты, выступает "девья красота", олицетворяющая ее молодость и девичество.

Поэтому ее "воля" птицей улетает "во сыры боры", т.е. умирает. Мы уже упоминали, что "расплетание косы" невесты - способ изменения ее статуса, также символизирует ее смерть в прежнем состоянии.

Так, во время расплетания косы она причитает:

Уж я мочила русы волосы,

Уж и ключевой водой да холодной,

Уж я сушила-то русы волосы,

Уж я на крылечке да на солнышке…

Волосы - средоточие жизненной силы человека, отсюда сушить их - значит уменьшать жизненную силу, сделать мертвыми, а вода (слеза) способна оказать оживляющее действие. Таким образом, действия с волосами олицетворяют умирание невесты и ее возрождение.

Символика брака, как перехода, реализуется в описании различных действий в текстах причитаний. Например, мотивы насилия:

Уж ко мне смело приходили,

Уж на праву ножецку наступили,

Уж за трубчату косу да захватили,

Уж и белу личушко да пристыдили,

Уж уста сахарны да осквернили.

Причитания - жанр, исполняемый невестой и, следовательно, отражающий ее состояние, как лиминального существа. Обращаясь к подругам, невеста отмечала свою непохожесть на них:

Уж вы по лавочкам, да по крупочкам,

Да рядочками по скамеечкам.

Только одна я закручинилась

Уж среди пола дубового,

Уж стою я убиваюся и стою расшибаюся…

Дойдите до меня доступитеся,

Доступитеся да не страшитеся.

Эти мотивы появились из представлений о невесте, принадлежащей к другому миру и способной навредить другим или пострадать самой. В причитаниях есть указания на возрастные и социальные изменения статуса невесты:

Уж я иду да не по-старому,

Уж я иду да не по-прежнему.

Мотив ритуальной слепоты, как признак принадлежности к иному миру, отразился в следующей строке:

Ох, темнешенько, девушки, тошнехонько…

Нечистота невесты, ее связь с иным миром, отрицательно влияет на все окружающее, по представлениям древних. Это нашло отражение в поэтике причитаний:

Уж я лесом шла, да фойка машется,

Уж я лугом шла, да травка клонится,

Я горами шла - песок сыплется,

Уж я берегом шла - камень валится.

Подчеркнутая неряшливость, истрепанность внешнего вида невесты связаны с ее переходным состоянием. Соотнесем это с обычаем на похоронах рядиться в ветхую одежду, отражавшую идею смерти:

У меня платье измято,

У меня буйна головушка потрепана…

Обуточки я много истоптала,

Одеждушки много истрепала.

Немощь, бессилие невесты в образной системе причитаний обусловлена идеей смерти ее в прежнем статусе:

Уж не несут ли меня ноги резвые,

Не ведут ли да оци ясные…

Древние представления о мифологическом делении мира на "свой" и "иной" играли большую роль в свадебном ритуале. Сваты считались представителями "оборотного лица", поэтому, когда они приезжали в дом невесты (переходили границу миров), в качестве опознавания использовался звуковой код (шум, звон, стук) как профилактическое средство от нечистой силы. Этот элемент обряда претворился в текст причитаний:

Что у вас были за гости?

Звонко-громко да приезжали?

Очень часто в причитаниях встречается образ воды. Вода - одна из стихий мироздания - имеет разнообразные свойства: с одной стороны, связана с потусторонним миром (река - путь в "иной" мир), с другой - источник жизни, несет идею возрождения (сравним с функциями живой и мертвой воды в сказках).

Подобные представления нашли свое отражение в образной системе причитаний. Слезы невесты символизируют ее смерть в одном качестве и возрождение в другом:

Уж во слезах я во горючих,

Уж во горючих я да во великом,

Уж не бежат у меня горючие слезы,

Уж побежали они да не вовремя…

Уж натекутся они да реками,

Уж набежатся они да ручьями.

Также в свадебном обряде имели место причитания невесты-сироты, обращенные к покойным родителям. Здесь реализуются древние магические представления славян о смерти, которые верили в идею бессмертия и связи мира живых и мира умерших, способных помогать друг другу:

Пробудился бы родитель мой татонька.

Раскололась гробова доска.

Открылись белы саваны.

Размахнулись белы рученьки.

Открылись очи ясные.

Проговорили уста сахарные.

Итак, мы рассмотрели мотивы и образную систему причитаний свадебного обряда с точки зрения генезиса и обрядовых функций. Сделаем основные выводы. Мы увидели, что причитания - наиболее устойчивый и древний жанр свадебной лирики, который в большей степени отражает генетическую связь свадебного и похоронного обрядов. Эта связь сохранилась на уровне образов, символики и мотивов причитаний, возникших на основе мифологических представлений о свадьбе как умирании невесты в одном качестве и возрождении в другом. Для раскрытия образа невесты как лиминального существа используется мотив ритуальной слепоты, немощи, ветхости одежды и непохожести на других. Примечательно, что в причитаниях, встретились элементы растительной и орнитоморфной символики, в большей степени присущие свадебной лирической песне. Растительная символика реализуется в таких мотивах, как невеста - засушенный цветок, увод невесты в лес дремучий, а орнитоморфная - в устойчивых метафорических заменах (белый лебедь, ясный сокол) и персонификации "девьей красоты" в птицу.

Нам встретились как ритуальные причитания, маркирующие определенный этап обряда (баенные, сговорные, причитания во время расплетания косы), так и лирико-повествовательные, отражающие общее эмоциональное состояние невесты, которые исполнялись в любой момент обряда. Причитания являлись неотъемлемой частью сложного свадебного комплекса и выполняли свои обрядовые функции. Во-первых, они передавали настроение и состояние невесты, во-вторых, выполняли ритуальную функцию, отражая определенные этапы обряда и отношение к ним участников. А в-третьих, несли психотерапевтическую функцию, облегчая тяжесть перехода невесты в другую половозрастную группу. Эмоциональное состояние невесты и трагизм ситуации раскрывался при помощи особых поэтических и языковых средств, а также общей тональности причитаний. В целом, свадебные причитания сохранили древнюю структуру и функции, а также поэтическую образность и традиционные мотивы причитаний.

свадебный обряд знаковая система

Е динство локнянско-ловатских культурных традиций, распространенных на обширной территории, в значительной мере проявляется на уровне свадебной обрядности. Основополагающее значение в довенечных обрядах имеют хоровые и сольные причитания, что является одним из характерных признаков, свидетельствующим об общности с северно-русскими традициями. Свадебные обрядовые песни и припевки составляют значительную часть собранного в экспедициях Санкт-петербургской государственной консерватории имени Н. А. Римского-Корсакова под руководством А. М. Мехнецова в 1988–1989 годах материала – более 80 песенных сюжетов, 13 обрядовых формульных напевов.

Повсеместно в локнянско-ловтских традициях распространены два вида свадебного обрядового комплекса: «свадьба со сватовством» (включает все необходимые обрядовые компоненты) и замужество без разрешения родителей – «убéгом», «тихóнько». Во втором случае происходит значительное изменение содержания и упрощение структуры свадебного обряда, который нередко ограничивается проведением застолья. Если первый вид свадьбы считается основным во всех районах, то второй оценивается жителями деревень как ненормативное явление и распространен, в основном, в Новосокольническом районе и в северо-восточных волостях Пустошкинского района, где располагаются старообрядческие поселения. Во многих случаях замужество «убегом» было связано с нарушением существовавшего запрета на смешанные браки между детьми из «мирских» и старообрядческих семей, но нередко обусловлено и другими причинами. В случае, если девушки выходили замуж «убе́гом» (без согласия родителей) с ярмарки или с гулянья, то в доме жениха родители жениха встречали молодых по обычаю – расстилали шубу, осыпали житом. Свекровь должна была поцеловать жениха и невесту, но если она была не согласна на женитьбу, то могла в этот момент голосить. Через неделю жених с кем-нибудь из родственников ехали в дом невесты «на мире́нье», кланялись родителям в ноги. Если родители невесты прощали молодых, то могли после этого играть свадьбу (через две-три недели).

Основной вид свадьбы представляет собой развернутый по структуре обрядовый комплекс с развитыми, детализированными разделами, посвященными предварительному договору сватов, «красованию» невесты и ее прощанию с родительским домом (канун свадьбы и утро венчального дня), соединению новобрачной пары (день венчания). На периферии традиции – в Бежаницком, Новосокольническом, Пустошкинском районах свадебная обрядность представлена не в таком насыщенном и полноценном виде, как в Локнянском и Великолукском районах, а также на соседних территориях Холмского района Новгородской области и Торопецкого района Тверской области. Здесь наблюдается забвение многих важных деталей обряда, свадебных песен и причитаний.

Основные этапы обряда:

1. Сватовство. «Место глядеть» (родители невесты едут осматривать хозяйство). Богомоление.

2. Период приготовлений к свадьбе (неделя или более): «невеста красуется», к ней каждый день приходят подруги; готовят приданое.

3. Канун свадебного дня – один из самых насыщенных ритуальными действиями периодов свадьбы. Основные события происходили в доме невесты. В этот день невеста-сирота посещала могилы родителей; вечером невесту вели в баню; после бани невеста с боярками ходила по деревне, зазывала родственников на свадьбу, невесту и девушек приглашали в избу, угощали; вернувшись в свой дом, невеста кланялась в ноги родителям; в доме невесты устраивали «вечерину» («вечеринку»), на которую мог приезжать жених.

4. Утро венчального дня: невеста ходит к родным и созывает их на свадьбу («склика́ет паро́ду»), в ее доме собираются родственники, боярки и «чешут голову» (косу) невесте; ее наделяют и благословляют родители и родственники. В доме жениха его также наделяют родные.

5. Жених со свадебным поездом приезжает к дому невесты: невеста и боярки выходят на улицу, жених «ловит невесту», наделяет невесту деньгами (либо на улице, либо за столом); «дружко́» должен «выкупить невесту» и «выкупить место» у боярок. Невесту передают жениху и их вместе заводят за стол; участники «женихова поезда» садятся за стол; им поют песни женщины, пришедшие на свадьбу. Едут в церковь.

6. Венчание.

7. После венчания молодые едут в дом жениха; встречают у крыльца его родители; заводят за стол; поют песни.

8. Второй день свадьбы.

9. «Хле́бины» – молодожены, родители и самые близкие родственники жениха едут в дом невесты.

10. Послесвадебные ритуалы.

Особенности локальных традиций, народная терминология

При общей структуре обрядового комплекса в некоторых волостях установлен особый порядок развития событий свадьбы. Так, например, развернутый цикл обрядовых действий, связанных с «красованием» невесты, ее прощанием с родителями и родственниками (хождение по избе, призывание умерших родителей у окна, чесание головы, передача «крáсоты») может совершаться в доме невесты как накануне свадьбы, так и утром венчального дня. В большинстве деревень Локнянского района (в центре представляемых традиций) все перечисленные действия исполняются утром в день венчания. Приуроченность этих действий к кануну свадьбы характерна для северных волостей Великолукского района, а также зафиксирована в отдельных деревнях других районов. Обрядовые циклы венчального дня также могут различаться по внутреннему наполнению.

Одним из важных компонентов локнянско-ловатских традиций являются обрядовые шествия по деревне невесты и боярок (подруг невесты или старших женщин, владеющих традицией голошения) накануне или утром венчального дня – «красý носят», «с красóй ходят», «невесту с красóй водят», «невеста красýется». Своеобразную форму имеет сама «красá» – это украшенное шелковым платком и лентами решето, которое несут над головой невесты или в руках перед собой.

Повсеместно на представляемой территории символом девичьей красы́ также является украшенная ёлочка – ее ставят на стол во время вечерины, наделения невесты родными и выкупа ее женихом. В центре рассматриваемых традиций – в Локнянском районе (повсеместно), на севере Черпесской волости Великолукского района, а также в нескольких деревнях Бежаницкого и Новосокольнического районов – распространена самобытная форма ритуального действия, связанного со встречей женихова поезда у дома невесты перед венчанием («переймáли женихов с красóй»): невеста с боярками выходят на улицу с «красой» (украшенным решетом, в более редких случаях – с большим соломенным кувшином, ёлочкой). Жених и его спутники должны выехать навстречу невесте и выкупить «красу». Это обрядовое действие оказывается характерным именно для локнянско-ловатских традиций. В результате экспедиционной работы четко обозначены южная и юго-западная границы распространения этого компонента обряда, поскольку в южной части Черпесской волости, повсеместно в Букровской, Марьинской, Горицкой волостях Великолукского района, во многих деревнях Новосокольнического района в момент приезда жениха невеста с боярками не встречают его на улице, а находятся за столом. Полевые исследования также показали, что традиция встречи жениха на улице с «красой» имеет распространение в северных волостях Торопецкого района (Тверской области), в примыкающих к ним волостях Холмского района (Новгородской области), а также в несколько ином виде бытует в центральных районах Псковской области.

Различное смысловое наполнение имеет обычай осыпания житом (пшеницей, конфетами, деньгами и пр.), приуроченный либо к встрече жениха в доме невесты до венчания, либо к встрече молодых у дома жениха после венчания. В центре представляемых традиций (в Локнянском районе и в некоторых деревнях Великолукского района) жених бросает в боярок пшеницу (конфеты, орехи, деньги), а боярки в сторону жениха – жито (или горох) в тот момент, когда он входит в дом невесты (перед выкупом). Это действие воспринимается как символически преобразованная форма противоборства и, возможно, изначально было связано с необходимостью «завоевания невесты». В восточных волостях Великолукского и в нескольких деревнях Локнянского, Новосокольнического, Бежаницкого, Пустошкинского районов (т. е. на периферии рассматриваемых традиций) осыпание житом, хмелем, конфетами новобрачных во время встречи их «от венца» совершается родителями жениха, и в ответ жених или «шафер» могут бросать в присутствующих конфеты. В данном случае производимое действие обладает ярко выраженной продуцирующей функцией – осыпали «к жизни», к богатству.

Важным показателем специфики местных традиций служит обрядовая терминология свадьбы. Например, по отношению к обрядовому действию, окончательно закрепляющему договор сватов о свадьбе, повсеместно распространены наименования – «богомоленье» («богомóлье», «Богу молиться») и «рукоби́тье». Другое наименование – «барыши́» или «запивали барыши́» – бытует только в Цевельской волости Бежаницкого района. На северозападной окраине рассматриваемой территории изредка встречается название – «зарýчины» (при этом в северных волостях Пустошкинского района «зарýчинами» называли обрядовые действия иного содержания, проходившие в доме невесты накануне свадьбы). Также зафиксированы различные наименования обрядов второго (послевенечного) дня свадьбы: «хлéбины» – в западной части представляемой территории, «отвóдины» – в восточной части (по реке Ловати). К числу редких, самобытных обрядовых терминов, указывающих на мифологическую основу производимых действий, относится наименование – «медведицу подымать», которое связано с маркировкой качественно нового статуса молодицы во время вывода новобрачных за стол или бужения их утром второго свадебного дня. Встретилось это название дважды в Черпесской волости Великолукского района (на р. Ловати).

На рассматриваемой территории используются различные наименования свадебных чинов. Младшего товарища, сопровождающего жениха, в деревнях, расположенных по р. Ловати, называют «подкня́жником», в других же деревнях Локнянского района более часто встречается наименование «шáфер», в Самолуковской и Крестиловской волостях Локнянского района бытует также наименование – «подшáпошник». Старшего брата или крестного отца жениха, возглавляющего «князев поезд», почти повсеместно называют – «дружкό», кроме северных волостей Великолукского района, где наблюдается изменение в именованиях свадебных чинов: старшего мужчину, который руководит «пόездом» жениха, здесь называют – «подкня́жий» или «подкня́ж», «подкня́зь». Зафиксированы также особые местные наименования хлеба как необходимого атрибута обрядов благословения и наделения: в ловатских деревнях этот хлеб называют «кýрником» («советником»), а в Новосокольническом районе – «надéльным хлебом». Обрядовый женский головной убор в большинстве деревень имеет наименование «повόй», «повόйник», но в Букровской волости Великолукского района встретилось редкое для Псковской области название – «сорόка».

Последовательное описание этапов обряда

1. Процесс сватовства занимал несколько дней. Если жених (или его родители) не был уверен в успехе сватовства, то он просил тетушку предварительно (до сватовства) получить от невесты «задаток» (платок) – в знак того, что она ему не откажет, и только после этого ехал сватать невесту.

Сватать отправлялись жених с отцом или с матерью; по другим сведениям – один отец (мать) с кем-нибудь из знакомых. В некоторых случаях в сваты приглашали колдуна. Сватали в вечернее время. Сваты могли наряжаться и повязывать полотенце через плечо, украшать коней, вешать на дугу звонки.

В момент, когда сваты выезжали из своего дома, кто-нибудь вслед им бросал валенок или «ото́пок», чтобы сватовство было удачным. Когда сват заходил в дом невесты, он специально ногой поддевал и с грохотом валил на пол кочергу, ухваты, которые обычно стояли у печи, приговаривал: «Здравствуйте! Валитесь, крюки, ухваты, а мы приехали в сва́ты».

Сваты за «слегу́» или «ма́тицу» (центральную балку на потолке) не проходили, садились против двери, начинали разговор в условно-символической форме: «ба́сни гавари́ли» «шу́тками гавари́ли». Зимой сваты приезжали в больших овчинных тулупах, и в прежние годы существовал обычай «парить жениха»: родители невесты не предлагали сватам снять тулупы, пока не договорятся о свадьбе. После предварительного разговора всех приглашали за стол, угощали сватов, пили чай из самовара; жених ставил на стол бутылку с вином, если дело шло на лад. В деревнях это застолье иногда называют «запи́вками».

После сватовства родители невесты (или только отец) едут осматривать хозяйство жениха – «место глядеть» («дом глядеть»). Если что-то не понравится, то могут отказать сватам и свадьба «расстроится».

Богомоление назначают на третий-пятый день от сватовства, к этому времени должно быть принято окончательное решение. На «богомоление» («богомо́лье», «рукоби́тье», «рукаби́тки»; «запи́вки», «барыши́») приезжают родители жениха (или только отец), близкие родственники и сам жених. Все становятся лицом к иконам (жених и невеста – рядом, около каждого из них – свои родители), зажигают свечи и молятся Богу, трижды кланяются в землю. Затем жениху и невесте дают поцеловать икону, родители целуют жениха и невесту – благословляют. Приглашают всех за стол, жених должен привезти вино, все выпивают. От жениха родители подают деньги, а от невесты мать подносит дары: свекру – ткань на рубашку; свекрови – плат, жениху – рубаху; девушкам, золовкам – на платье. Свекру и свекрови обязательно дарили вязаные рукавицы с узорами – «испо́дки».

Во время «богомоления» назначают день свадьбы (как правило, через неделю в воскресенье) и договариваются о количестве гостей со стороны жениха и со стороны невесты.

При завершении сватовства отец невесты и отец жениха надевают «испо́дки» (рукавицы) и «бьют по рукам» – «мы сваты́ теперь». По объяснению рассказчиц, рукавицы надевали для того, чтобы браться «не го́лым рука́м» – чтобы «богатство было». После «рукоби́тья» невеста и ее мать голосили: невеста причитала, кланяясь в ноги отцу, матери, брату.

2. В период от сватовства до свадебного дня к невесте каждый день приходят подруги. В доме невесты готовят приданое – полотенца; «салфетки» (скатерти); «за́весы» на окна (для этого предварительно ездили в дом жениха «окна мерить» «шьют дары»: вяжут «узо́рчистыи испо́дки» (цветные рукавицы с узорами), плетут пояса, шьют «соро́ки» (женские головные уборы).
3. Вечером накануне свадьбы совершался банный ритуал. Баню («ба́йню») топит старшая боярка, при этом «голове́шки» в печи «не коло́тит», иначе муж будет «колоти́ть». Невесту не парят, а то «обпа́рют», и муж «будет драться». Девушки одевали невесту, чесали ей голову и заплетали косу. По одному из свидетельств, в бане невесте заплетали волосы на две косы. Выйдя из бани, невеста благодарила подруг, кланялась, «давала спасибо за знойную ба́енку» – «причи́тывала».

Когда невеста и боярки идут из бани, они останавливаются и кланяются на четыре стороны – «Богу памо́лются»ю В некоторых записях содержатся сведения о том, что невеста с боярками сразу после бани заходит домой и просит у отца разрешения выйти на улицу и позвать родных на свадьбу, голосит. После этого невеста и боярки идут зазывать родных на свадьбу. Невеста-сирота останавливается на дороге или «на крестня́х» (перекрестке дорог), поворачивается лицом «к бу́ю» (в сторону кладбища) или, по другим рассказам, идет за деревню, «в чистое поле» и «кричи́т» – зовет на свадьбу умерших родителей. Если в деревне живут близкие родственники невесты, то боярки с невестой ходят «по изба́м» и зазывают родных на свадьбу.

Подойдя к дому родственника, невеста продолжала голосить, просила открыть дверь. Родственники невесты приглашали девушек в дом, невеста «ходила по избы́» и причитала, обращаясь к хозяину и хозяйке дома, а боярки плакали, подводили голосом – «и́кали». Невесту и боярок усаживали за стол, кормили «обедом». После угощения, когда девушки собирались уходить, они благодарили родственников – «давали спасибо» – голосили. Одновременно с ними «пла́кала го́лосом» и невеста. В некоторых деревнях само шествие невесты по улице с боярками называют – «невеста красуется».

В д. Бор, расположенной на р. Ловати, сохранились воспоминания о том, как вечером накануне свадьбы (после омовения в бане) невеста-сирота, у которой не было отца, и ее подруги обходили всю деревню – «носили красу», при этом в каждом доме невесту наделяли. «Де́вичью красу́» – решето, накрытое большим «марёвым» платом с кистями – девушки несли над головой невесты, причитали. Из дома выходили хозяева и клали на решето деньги.

Когда боярки и невеста с голошением возвращаются к ее дому, дверь должна быть закрыта. Невеста «колотится в избу», причитает, а боярки подводят голосом («и́кают»). Невесту с боярками на крыльце встречает мать (или отец). Невеста не сразу заходит в дом: мать открывает дверь, а боярка закрывает ее снаружи. Когда мать (или отец) наконец впускает их в дом, невеста кланяется («падает») в ноги и причитает родителям.

В доме невесты собираются родственники, все садятся в ряд по лавкам, около стола сидят отец и мать, боярки стоят. Старшая боярка водит невесту под руку – невеста «по избе ходит», причитает, кланяется в ноги отцу и голосит, боярка ее унимает. Потом невеста плачет и голосит вместе с матерью и со всеми сестрами, братьями и родственниками.

В некоторых деревнях северных волостей Великолукского района, а также в д. Гоголево Локнянского района цикл обрядовых действий, происходивших в доме невесты вечером после банного ритуала, имеет развитую многосоставную форму: невеста «ходит по избе» – «красуется» (если невеста – сирота, то она призывает у окна родителей), кланяется – «даёт спасибо родителям» («за кра́сату и за во́люшку»); невесте «чешут голову»; после этого она, накрытая платом, снова «ходит по избе», кланяется и «даёт спасибо» («што пачеса́ли маю́ буйную гало́вушку»). В завершение невеста носит в руках ленты, с причетом передает «красу девичью» сестре.

Сразу после того, как невеста «ходит по избе», или спустя некоторое время боярки заводят невесту за стол, и начинается вечерина, на которую собираются девушки. На стол ставили украшенную бумажными цветами, тряпочками ёлку, клали угощение. Боярки заводят невесту за стол, все садятся в ряд. Если невеста – сирота, то старшая боярка «заводит голосом» хоровое причитание, все присутствующие плачут. После этого боярки (или собравшиеся смотреть на вечерину женщины) поют «вечери́ношные песни: «При в кану́не часа ве́чера», «Бежит речка, не скало́хнется»,«Вечер, вечер вечари́начка», и другие. Во время пения невеста сидит за столом и голосит. На вечерину могли приезжать жених с «ша́фером» («подкня́жником»). Жених дает невесте деньги – «на слёзы», чтобы она унялась, не плакала; он привозит угощение, конфеты. Невеста на вечерине могла одаривать жениха и сопровождающих его братьев или друзей «испо́дками» (рукавицами), жениху дарит рубаху (в которой он будет венчаться). По некоторым рассказам, парни (приехавшие с женихом) могли плясать с девушками, а невеста в это время плакала.

По сведениям из деревень, расположенных по р.Ловати, вечером накануне свадьбы в доме невесты пекут «курник» («сове́тник»). По одним данным, это простой пирог (без начинки) из белой муки, по другим – в пирог впекается курица или гусь. Этот «ку́рник» утром в день свадьбы лежит на столе в доме невесты, потом крестная невесты («сва́шка») его заворачивает и везет в дом жениха.

Накануне свадьбы из дома невесты везут приданое в дом жениха («сундук везут»; «крава́тнее везут», «крава́тнёё везут»; «добро́ везут»; «прила́док»). Когда складывают приданое, под матрац прячут полотенце (или платок) либо перевязывают постельное белье поясом – это подарок тому, кто будет расстилать постель в доме жениха.

Со стороны невесты едут женщины и подруги «обряжать избу» жениха: они развешивают в комнате вдоль стен полотенца («рушники́» вешают на натянутых поясах –), на окна и вокруг кровати – «за́весы» (шторы); «кряпа́ют» (набивают соломой) матрац; раскладывают перину все одеяла и подушки на кровати; расстилают простыни – чтобы «всё было показано». Того, кто привез и развешивал приданое, родители жениха угощают В день свадьбы утром жители деревни, соседи приходят «смотреть приданое».

4. Мать невесты «гара́зд плакала», голосила, когда утром в день венчания будила невесту. На утренней заре боярки водят под руки закрытую большим красивым платком невесту по улице с голошением – «прикликают порОду» – созывают родню. Невеста и подруги голосили, обращаясь к умершим родственникам и к тем, кто находился далеко и не мог приехать на свадьбу. Вернувшись, боярки причитали у дома невесты – просили родителей невесты открыть им дверь, а если невеста была сиротой, то она в этот момент «кричи́ть, пла́четь».

В дом невесты собираются родные, «чешут голову» невесте: сажают ее на хлебную квашню перед столом – «посерёд по́лу». Она сидит согнувшись, накрытая платком или «салфеткой» (скатертью) и причитает под пение боярок. Первыми подходят отец и мать, раскрывают невесту (снимают платок) и чешут ей голову гребенкой или щеткой для чесания льна, оставляют гребенку в волосах или кладут щетку на квашню рядом с невестой. По отдельным сведениям, именно в этот момент невесту наделяют деньгами. Деньги кладут в подол или в поставленное перед невестой на пол решето, украшенное шалями и лентами, как «краса́», или накрытое белым платком, в других случаях – в тарелку, которая стоит у невесты на коленях. Невеста «охватывает» каждого, плачет, голосит – «спаси́ба дае́ть».

Затем невесту одевают в подвенечный наряд, на голову кладут восковой венок («цветы», фату). Косу не заплетают, только завязывают сзади ленточкой. Старшая боярка заводит невесту за стол, рядом садятся боярки, зажигают свечи, и начинается обряд наделения невесты. На столе лежит «наде́льный» хлеб, накрытый платком (или тарелка, накрытая полотенцем либо платком) – на этот хлеб (тарелку) будут класть деньги. На столе также стоит украшенная ёлка. Боярки призывают – «прикри́кивают» отца и мать, братьев, сестер, родственников, соседей. Невеста вовремя пения сидела за столом и голосила, плакала, а боярка ее унимала. Во время наделения подходят к столу родители невесты и благословляют ее хлебом, солью, иконой: обводят хлебом и солью вокруг головы невесты три раза справа налево (или делают крестообразное движение над головой).

Родная мать, а также и крестная мать, перекрестив невесту, надевала ей на шею нательный крест на ленточке и голосила. Невеста и мать могли «обхва́тываться» через стол и голосить вместе. Затем так же благословляют невесту все, кто подходит ее наделять. Во время наделения невеста и боярки стоят и кланяются каждому, кто подходит к столу. Отец невесты (или ее крестный) стоит рядом со столом и угощает каждого, кто наделяет невесту, «рюмочкой винца». После наделения в доме невесты «дожидают женихов». Сидя за столом, боярки поют песни.

В доме жениха утром свадебного дня его также наделяли родные. Мать «пригола́шивала» по жениху. Во время наделения в доме жениха женщины также пели обрядовые песни:

5. Важной особенностью локнянско-ловатских традиций является включение в обряды венчального дня самостоятельного ритуального действия – выхода невесты с «красой» (решето, покрытое сверху большим шелковым платом с кистями и перевязанное лентами) на встречу женихова поезда – «красу носят», «с красой ходят», «невесту с красой водят», «невеста красу́ется». «Красу» боярки держали над головой невесты, пели хоровое голошение. По другим рассказам, одно или два-три накрытых платками решета несли в руках над собой подруги невесты или молодые парни (обычно невестины братья), которые шли перед невестой или рядом с ней.

Боярки и невеста идут, взявшись под руки, пытаются уйти от «поезда» жениха, развернуться к нему спиной. Жених должен так изловчиться, чтобы выехать с «поездом» навстречу невесте. Иногда для того чтобы настигуть невесту, жених и «ша́фер» сходили с коней.

«Поезд» жениха окружает боярок со всех сторон, они останавливаются, жених или «ша́фер» подходит и «выкупает невесту» кладет сверху «на красу́» (на решето) деньги или баранки, конфеты (при этом брат невесты старается поднять решето выше, чтобы труднее было его достать). После этого все идут в дом невесты: боярки с невестой спешат пройти вперед и занять место за столом, а жениха у дома встречают родители невесты с иконой.

В доме, подойдя к столу, жених должен был «выкупить невесту» и «выкупить место» у боярок. В некоторых деревнях Великолукского района «подкня́жий» (или жених) мог незаметно перебросить через боярок шапку (реже – кнут) так, чтобы попасть на «подушку» (место жениха за столом) или в невесту. В этом случае боярки должны были без выкупа отдать невесту и пропустить жениха за стол.

В Локнянском районе и в некоторых деревнях Великолукского района при завершении выкупа жених бросал бояркам конфеты (или орехи с семечками и конфетами, или деньги), а боярки в ответ сыпали в сторону жениха жито (ячменные зерна), горох.

В момент выкупа невесты рядом с ней на скамейку ставят младшего брата или сестру «касУ резать» невесте: жених (или «дружко́») должен заплатить деньги – «выкупить косу».

Боярки прикалывают цветы на грудь молодым участникам женихова поезда, которые должны за это отблагодарить боярок, одарить их деньгами.

После выкупа невесты боярки забирают подарки и выходят из-за стола.

Старшая боярка выводит невесту из-за стола к жениху, и их «свОдють вмéсто» – жених и невеста берут друг друга за руку и целуются. С этого момента на протяжении всей свадьбы жених с невестой не расстаются и держат друг друга за руку или «рука по-за рукой» (чтобы в жизни «не разойтись»).

«Дружко́» («подкня́ж») ведет их «круго́м стола» и садит за стол – жених садится ближе к переднему углу, справа от жениха садится «подкня́жник», потом крестный отец жениха («ты́сяцкий»). Невеста садится слева от жениха, рядом – сестра (боя́рка) и крестная мать невесты («сва́шка»). За стол садится «поро́да» жениха – «вси сва́дьбишныи».

Когда молодых заведут за стол, их благословляют родители. Собравшиеся в доме женщины или старший мужчина начинают песню: «Басла́в, Боже, Боженька, свадьбу играти, Боженька». Запевающий становится около стола, перекрестится, начинает петь и трижды хлопает взяв в руки два пирожка. После того как «сыгра́ють песню», пирожки ломают и делят между всеми певицами. В некоторых деревнях в момент, когда жениха и невесту заведут за стол, происходит их наделение гостями со стороны жениха («всей паездо́й») и всеми присутствующими. Первыми подходят мать и отец невесты с хлебом, иконой, дарят нательные кресты – жениху надевает отец, а невесте –мать.

Перед наделением «с пИвам подхоОдят» – на стол ставят в деревянном ведре пиво, рядом – кружки. Невеста (или кто-то из ее подручников) должна накрыть пиво вышитой «салфеткой» или полотенцем, платом – «дары́ до́рють». Этот дар берет тот, кто варил пиво, или сам «дружко́». Каждому, кто затем подходит наделять молодых и кладет деньги, «дружко́» подает кружку пива и стакан вина.

В экспедиционных записях есть указания на то, что в доме невесты до венчания никаких угощений на стол не выносили.

За столом могли величать молодых и гостей: в первую очередь поют для «князя» (жениха) и «княгини. Гости за столом подавали певицам деньги и угощали пивом, вином.

Женщины могли плясать на свадьбе «кружко́м» – друг за другом по кругу, поворачиваясь во время пляски то спиной, то бочком, во время круговой пляски размахивали руками, «приухивали».

Как только жених выводит невесту за руку из-за стола, девушки снимают со стола «салфетку» (скатерть) и перебрасывают ее через головы всех идущих – за порог, на улицу, чтобы и другие девушки «не сиде́ли, за́муж ишли́». Жениха и невесту родители невесты благословляют и «отправляют под венец».

Первым из дома идет «дружко́», ведет за руку жениха, а жених держит за руку невесту

Когда весь свадебный поезд соберется и будет готов ехать в церковь, «дружко́» или крестный отец, взяв в руки икону, крестит ею первого коня и затем с иконой трижды обходит вокруг всех коней.

К венцу жених и невеста едут в разных санях. Вслед отъезжающим к венцу кидают жито (ячмень) и овечью шерсть, «штоб жили бага́та».

6. Обряд венчания совершался по церковному чину. Венцы над головами держали «ша́фер» и «шафери́ца». После венчания молодые «катаются» по деревням.

7. У дома жениха на улице собираются женщины и встречают молодых («перема́ють с-под венца») с песнями. Родители жениха встречают молодых с хлебом и солью, поздравляют молодых, целуют и ведут в дом

В некоторых деревнях встречается обычай во время встречи «от венца» молодых на улице осыпать житом (ячменным зерном), хмелем, конфетами, которые отец, дядя или мать жениха выносили в решете – «к жизни», «што́бы жили харашо́», к богатству.

Особым значением наделяется сам момент входа молодых в дом жениха. По одной из записей, родители жениха, стоя у порога, поднимают в руках хлеб, и молодые проходят в избу под хлебом. Невеста старается войти первой и ступить за порог правой ногой.

Прежде чем занять место за столами, молодые идут в другую половину избы, где их кормят отдельно («закармливают», «падка́рмливают»). Молодые за столом не едят и не пьют, хотя им наливают рюмки, кладут ложки.

К ряду уникальных экспедиционных записей относится рассказ о призывании молодых из другой половины избы на свадебный пир – «медведицу падымають». Когда молодых «заво́дють зака́рмливать», все участники застолья собираются у стола и стоят по сторонам, ждут. Через некоторое время женщины идут в другую половину избы: «Пайдёмти медведицу падыма́ть!». Одна из них берет в руки две лучины и так сильно щелкает ими, что лучина летит вверх. После этого крестная мать («сваха», «сва́шка») и крестный отец выводят молодых за стол.

После того, как молодых заведут за стол (или непосредственно перед этим), крестная мать «окру́чивает», «повязывает» молодицу: снимает с нее венок, заплетает волосы «на две косы», складывает («завивает») косы сзади, надевает молодице повойник – женский головной убор в виде сатиновой шапочки с завязками. В Новосокольническом районе, когда молодице надевают «повойник», их вместе с женихом «закрывают» или «заве́шивают» большим платом – две женщины (или «ша́фер» с «шафери́цей») стоят с двух сторон со свечами и держат в руках плат так, чтобы другие не видели молодых.

Во время застолья по обычаю выносили каждое блюдо отдельно и поочередно. На свадебный стол раньше подавали холодец, потом горячее – щи, суп или лапшу, капусту, картошку с мясом, каши («прусо́вая», гречневая или «гу́шша» из толченого жита, «белая» из пшена), блины с маслом, яичницу; молоко, клюквенный кисель, чай с пирогами из белой муки, с печеньем. Подносили пиво и водку: отец или брат жениха наливал и подавал напиток гостям.

В дом жениха собираются посторонние люди из его деревни смотреть на свадьбу, это называлось – «на глазу́ху», «глазу́ху хади́ли ели», «глазу́ху яди́м».

«Песнахо́рки» поют всем гостям так же, как это происходило в доме невесты. Когда «абаи́грывали свадёбныих», певицы заскакивали на скамейку и плясали; вместе с ними плясал и тот, кому посвящалась.

Во время послевенечного застолья невеста одаривала родителей и родственников жениха: свекру дарила рубаху (или ткань на рубаху); свекрови – ткань на платье; всем участникам женихова «поезда» – «испо́дки» (рукавицы), кисеты; «родне́-паро́душке» – платки, «рукава».

Вечером, когда последнее блюдо (в большинстве случаев – горшок с кашей) станут выносить на стол, свекровь (или другая женщина, «которая стря́пала»), подходя к столу, кричит: «Ой! Жа́рка, жа́рка, жарка!»; «Ру́ки жгу! Ру́ки жгу!». При этом она роняет и разбивает чашку с едой об пол или порог. В этот момент невестина «сва́шка» (крестная мать) должна ей через стол «на́ руки» бросить полотенце («утира́льник») или платок, «пово́й» (женский головной убор), ситец на платье – «свашка уже с узлом и сидит за стало́м». Все участники застолья кладут деньги сверху на брошенный «свашкой» подарок. Получив подарок, свекровь «колоти́ла ситцем» (трясла в руке), плясала и пела.

После застолья молодых уводили на ночь в другой дом (к родственникам).

8. На следующий день утром в дом в котором ночевали молодые приходят посторонние (или родственники) и «будят молодых» –разбивают горшок около кровати, при этом пляшут по черепкам. Молодые встают и угощают тех, кто бил горшки.

По воспоминаниям самых старших жителей, если узнавали, что девушка «нече́стная», то надевали на нее хомут; или в момент, когда били горшки, расстилали рубашку молодухи на пол и плясали на ней.

В некоторых деревнях утром после свадьбы приходят посторонние и сорят в избе, а молодуху заставляют подметать пол. Невеста нарочно начинает мести мусор в красный угол и вешает веник на гвоздь в красном углу. К венику молодица привязывала пояс – это подарок той женщине, которая снимет веник и уберет мусор.

В доме жениха утром устраивают застолье, во время которого режут и едят «ку́рник» (пирог, испеченный накануне свадьбы и привезенный из дома невесты). Невеста дарит новой родне подарки: платки, пояса, кисеты.

9. Новобрачные, а также родители и самые близкие родственники жениха едут в дом невесты «на хле́бины» (или «на отво́дины», «на отво́ды»).

Родители невесты подают на стол угощение такое же, как и во время свадебного пира. Песен на «отво́динах» не пели. Сваты гостят, ночь ночуют.

10. В материалах экспедиции содержатся единичные сведения о том, как первый раз ведут молодых в баню в доме жениха: молодых сопровождают до бани женщины с пением и пляской.

Поскольку свадьбы, как правило, устраивали в период зимнего мясоеда, то во время Масленицы новобрачные обязательно должны были посещать родителей невесты, кататься в санях по деревням.

Музыка обряда

Основополагающее значение в довенечных обрядах имеют хоровые и сольные причитания, что является одним из характерных признаков локнянско-ловатских традиций, свидетельствующим об изначальном их родстве с северно-русскими традициями. В ходе фольклорных экспедиций записаны разнообразные по содержанию тексты свадебных причитаний и многочисленные варианты двух различных напевов хоровых причитаний, исполняемых боярками, и напевов сольных причитаний невесты и ее матери.

В западной части Локнянского района и на прилегающей к ней территории Бежаницкого и Новосокольнического районов распространен напев хоровой причети, характерный для обширной зоны центральной Псковщины (варианты этого напева были записаны также в Пустошкинском, Опочецком, Красногородском районах). Данному напеву свойственны развитость мелодической линии (обилие слогораспевов), равномерность слогопроизнесения, стиховая организация музыкально-поэтической формы, имеющей стабильную слогоритмическую структуру с опорой на тонический принцип стихосложения (в большинстве случаев протяженность стиховой строки ограничивается 13–14 слогами; количество основных акцентов – три).

Второй тип напева хоровой причети бытует в деревнях, расположенных вдоль реки Ловати (Подберезинская волость Локнянского и Черпесская, Марьинская волости Великолукского районов) (Приложение, аудио, № 1). Ловатской напев хоровой причети обладает теми же композиционно-ритмическими характеристиками, что и напев, распространенный в западной части Локнянского района. При этом своеобразие напева обусловлено особой формой исполнения голошения – с подводкой-вокализацией: старшая боярка или невеста воспроизводит текст и напев хоровой причети, а девушки одновременно ведут тот же мотив без слов на гласную «и́» – «и́кают», «ии́кают», «прии́кають», «воють». Происходит синхронное наложение хоровой подводки на сольное исполнение причитания, в результате чего возникает расслоение музыкально-речевого потока. Декламационное начало превалирует в «вокальной партии» невесты (или боярки), воспроизводящей текст голошения – здесь возникают некоторые приемы, характерные для сольного исполнительства (например, частые и иногда ненормированные по протяженности цезуры, обусловленные прерывистостью эмоционально окрашенного дыхания). Одновременно в хоровой партии девушек напев голошения свободен от поэтического текста и выступает как самостоятельный музыкальный феномен – здесь преобладает стремление к непрерывности и насыщенности звукового потока. Сложная организация художественной формы, основанная на одновременном проведении напева голошения в двух «звуковых ипостасях», придает локнянскому хоровому причитанию неповторимый облик. Такой характер исполнения хоровой причети свидетельствует о самобытности и исторической глубине местного певческого стиля и, в то же время, обнаруживает родство рассматриваемой традиции с центрально-псковской и со средневеликорецкой, где встречаются сходные формы подводки в хоровых причитаниях и обрядовой вокализации без слов при исполнении свадебных песен – так называемое «вожόканье» (от «вожόкать» – водить голосом).

Свадебное сольное причитание (невесты, ее матери, подруги) на интонационном уровне имеет общность с похоронным голошением. В целом, напевы сольных причитаний в представляемых традициях отличаются большим разнообразием в выражении плачево-повествовательного и возгласно-просительного начала. В отличие от хоровой причети, композиция напевов сольных причитаний подвижна, имеет тирадную основу; в ритмике отражаются все тонкости произнесения текста нараспев, возникает нерегулярная (в отдельных примерах – троичная) пульсация. Ведущую структурообразующую роль выполняет тонический принцип организации стиха (значимость фразовых акцентов как центров, организующих речевой процесс). Ладоинтонационная система напевов голошений во многих случаях опирается на трихорд в кварте, однако в целом наблюдается подвижность и разнообразие ладовых моделей. Причем тот или иной характер интонирования и особенности напева причитания нередко определяются эмоциональным состоянием исполнителя.

Свадебные обрядовые песни и припевки составляют значительную часть собранного материала: экспедициями зафиксировано более 80 песенных сюжетов, 13 обрядовых формульных напевов. Очень показательными для характеристики локнянско-ловатских традиций оказываются наблюдения, касающиеся стилевых особенностей и динамики распространения свадебных обрядовых напевов. Особо выделяется группа напевов плачево-повествовательной направленности, в основе структуры которых лежат разновидности слогоритмической модели тонического девятисложника. В целом данная группа песен связана с обрядами приуготовления к свадьбе. За четырьмя формульными напевами закреплены поэтические тексты, в которых развиваются темы прощания невесты с родителями, благословения сироты, расставания невесты с «красотой»; содержание отдельных поэтических текстов можно обобщенно представить как воплощение идеи предстоящего замужества: девушке (невесте) припевают жениха. Необходимо отметить, что некоторые напевы (например, Приложение, аудио, № 5) записаны только в Подберезинской волости Локнянского района. Один из напевов встречается во всех обследованных волостях Локнянского района, в Черпесской волости Великолукского района, в Бологовской, Раменской, Руновской волостях Новосокольнического района, единичные записи этого напева были сделаны в Кудеверской и Цевельской волостях Бежаницкого района. Кроме того, варианты данного напева представлены во многих отдаленных в географическом отношении песенных традициях, имеющих новгородское происхождение. В других же районах Псковской области этот напев не встречается. Таким образом, обнаруживается важное звено, указывающее на связь локнянско-ловатских традиций с новгородской народно-песенной культурой.

В ходе экспедиционного обследования на реке Ловати и в северных волостях Великолукского района были записаны особо значимые обрядовые песни «Бласлави, Боже, Боженька» и «Сокола, солетайся» (Приложение, аудио, № 5), обладающие самостоятельными мелодически развитыми формульными напевами. Жители деревень называют эти песни «блаславлёной» и «надéльной» – их звучанием отмечены ключевые моменты свадебного обрядового действа, связанные с благословением и наделением невесты и жениха перед отправлением к венчанию или после венчания, когда молодых заводят за стол («сводят молодых в одно место»). Обе отмеченные песни относятся к самобытным явлениям локнянско-ловатских традиций.

Связь с традициями западной и центральной Псковщины проявляется в особой форме величания участников свадебного пира, сохранившейся преимущественно в Подберезинской и Черпесской волостях (на р. Ловати): певицы «абаи́грывают паездý», при этом в песне поименно называют «князя» и «княгиню», всех членов «князева пόезда», всех родственников невесты, сидящих за столом («невéстину паездý»). Сразу после исполнения основного текста величания на один из основных формульных напевов, для гостя поется «плясýчая песня», припевка (Приложении, аудио, № 6). В результате процесс «обыгрывания свадебного поезда» приобретает вид своеобразного песенного цикла, имеющего обрядовое значение. При этом нередко основной сложный в мелодическом и композиционно-ритмическом отношениях напев воспроизводится с текстами величаний многократно, перемежаясь с различными скорыми напевами, сопровождаемыми всеобщей пляской.

Весьма показательна для локнянско-ловатских традиций характеристика преобладающего на данной территории свадебного обрядового напеваформулы (приложение, аудио, № 3), с которым исполняется около 30 текстов. Поскольку поэтические тексты значительно различаются в образно-тематическом отношении, это позволяет судить о семантической многоплановости и полифункциональности данного напева. Музыкальнопоэтическая строфа имеет сложную композицию – состоит из 4 стиховых строк, объединенных непрерывным потоком музыкального развития; в основе слогоритмической модели напева лежит тонический семисложник. Сходное композиционно-ритмическое строение и интонационное наполнение имеют варианты основного напева печорской и гдовской свадьбы, и, в то же время, по всем параметрам локнянский напев оказывается близок великолукскому формульному напеву. Отличие вариантов напева, относящихся к локнянско-ловатским традициям, состоит в гораздо большей распетости, замедленности музыкального движения, что придает ему особый вид. Северная и западная границы распространения локнянско-ловатских традиций совпадают с крайними точками бытования указанного основного формульного свадебного напева. Уже в Бежаницком, Пустошкинском, Новосокольническом районах наблюдается сокращение количества текстов, исполняемых на данный напев, и упрощается структура музыкально-поэтической строфы. Вместе с тем, восточные и южные пределы распространения этого напева не ограничиваются локнянско-ловатскими традициями. Второе место по значимости в свадебном обряде принадлежит напеву, в основе структуры которого лежит силлабический слогоритмический период (Приложении, аудио, № 4). Этот напев также политекстовый: с ним исполняется более 20 поэтических текстов, разнообразных по содержанию, но в большинстве своем являющихся художественно-символическим обобщением происходящих в момент их исполнения важнейших обрядовых действий (отправление жениха за невестой, встреча женихова поезда, вывод и соединение новобрачной пары за столами, отправление невесты к венцу). Многие тексты связаны с величанием участников свадебного пира. Только один из сюжетов развивает тему прощания невесты с красотой («Жар горит, жар горит на высокой горе»). Таким образом, данный напев преимущественно связан с заклинательной функциональной сферой, что в полной мере согласуется с его стилевыми свойствами. Большая часть записей данного напева была выполнена в Подберезинской волости Локнянского и Черпесской волости Великолукского районов, что позволяет судить об усилении его значения в восточной части представляемой территории. В отдельных деревнях Букровской и Горицкой волостей Великолукского района встречается самостоятельный, очень выразительный в музыкальном отношении вариант данного напева с характерной подводкой-вокализацией (вторая часть строфы пропевается без слов – на «о-о-о») и ярко выраженной возгласно-кличевой интонационной основой. В песенных традициях Локнянского и Великолукского районов бытуют с отдельными текстами другие варианты напева, сходные с ним в композиционном отношении, но имеющие иное мелодическое или музыкально-ритмическое воплощение.

Формульный напев, представленный в песенном образце № 15, записан в нескольких деревнях Подберезинской волости Локнянского и Букровской волости Великолукского районов с 4 текстами. Экспедиционные исследования показали, что центр распространения данного формульного напева располагается восточнее – в Холмском и Торопецком районах.

Другие обрядовые песни и припевки локнянско-ловатской свадьбы не столь характерны именно для местных традиций, а скорее относятся к общему фольклорному «фонду» Псковской области и Северо-Запада России в целом. В этом отношении, например, показателен набор свадебных обрядовых припевок. Но, в то же время, на обследуемой территории зафиксированы интересные детали, раскрывающие особенности исполнения припевок: непременная пляска всех поющих, при этом участник застолья, которому предназначалась припевка, вскакивает на лавку и пляшет на ней.

Специфической особенностью бежаницкой свадьбы является включение в процесс свадебного застолья необрядовых хороводных песен и плясок – женщины плясали «кружкόм», размахивали руками, «приýхивали».

В экспедиционных записях содержатся также образцы обрядовых приговоров и развернутых диалогов дружки и боярок во время выкупа невесты, составляющие одну из ярких страниц локнянско-ловатской свадьбы.

6. Современное состояние. Не известно.

Рекрутские обряды, как считают современные ученые, возникли в первой половине XVIII века, после введения в 1699 году Петром I всеобщей рекрутской повинности. 4 "Служба государева" продолжалась 25 лет, поэтому проводы в армию превращались в прощание: будущий кормилец уходил от семьи на военную службу. Рекруты прощались с родителями, которых могли больше не увидеть, с невестами, с друзьями, с привычным укладом жизни. Известный писатель и собиратель фольклора XIX века П.И. Якушкин писал о рекрутчине в очерке "Прежняя рекрутчина и солдатская жизнь": "…Еще до сего времени в русских деревнях на солдатство народ смотрит как на несчастье, на беду, которая сможет разогнать, разорить какую угодно семью". Солдатство и рекрутчина, по мысли народа и автора, "бедушка немалая, большая". Рекрутчина в солдатских песнях - "горе", "тоска-горе". Герой песни жалуется: "куют-то меня, раздоброго молодца, куют во железо, везут-то, везут меня, разудалого молодца, везут во солдаты". 5

Обрядовый характер проводам рекрута придавали причитания . Причитания - это древний жанр фольклора. Объект изображения в причитании - трагическое в жизни человека. Причитания представляют собой пример высокого трагического искусства. "Выплакивание невыносимого, в обычных условиях непредставимого и даже недопускаемого горя было в народном быту чуть ли не физиологической потребностью. Выплакавшись, человек наполовину одолевал непоправимую беду. Слушая причитания, мир, окружающие люди разделяют горе, берут на себя тяжесть потери. Горе словно разверстывается по людям. В плаче, кроме того, рыдания и слезы как бы упорядочены, их физиология уходит на задний план, страдание приобретает одухотворенность благодаря образности". 6

Причитания исполнялись вопленицами или плакальщицами . Произведения этого жанра всегда отражают индивидуальную судьбу. В них весьма сильно проявляется импровизационное начало, сочетаемое с традициями. Они зачаровывали слушателей драматизмом своего исполнения, которое имело свои особенности: вопленица ходила по комнате, по двору, дому, деревне, выходила в поле, кланялась, плакала, обнимала участников обряда. "Аудитория становилась своеобразным партнером вопленицы: по ее просьбе участники обряда могли совершать обрядовые действия, отвечать на ее вопросы, утешать; могли вступить с ней… в равный диалог причитаниями. Исполнение причитаний сопровождалось всхлипыванием, оханьем, аханьем, плачем… Причитания исполнялись речитативом - своеобразным говорком с ясно выраженным декламационным началом". 7

Композиционной формой причитаний является монолог. Язык причитаний связан с предметным и пространственным миром обрядового действия. Эмоциональный настрой создается при помощи эпитетов (темный лес, широкое поле, зеленые луга, цветы лазоревые), уменьшительно-ласкательных суффиксов, междометий “ах”, “ох”, а также восклицательной и вопросительной интонации.

Читайте также другие статьи раздела "Обрядовая поэзия" :

Календарные обряды

Семейно-бытовые обряды